Биориск
Шрифт:
– Не будем преувеличивать. Просто в какой-то момент я понял, что мне там уже нет места. Вот и все.
– Так поступили бы немногие. Ну, за ваше здоровье, профессор. Вы пьете?
– Иногда. Моей воли хватает только на то, чтобы не курить.
– Он поднял бокал белого вина.
Когда подали форель, он наконец решился. Раньше Мольнар отложил быразговор до кофе, но теперь он подумал, что может не так строго придерживаться требований этикета, принятого в свете, к которому больше не принадлежал,
– Вы догадываетесь, доктор, почему я пришел
– спросил Мольнар.
Тот кивнул.
– Не подумайте, что я решился на это после появления первых симптомов. У меня было уже два инфаркта, а третий - вопрос нескольких дней. Я все же немного остaлся врачом. Третий мне уже не пережить. При состоянии моих тканей речи о трансплантации не может быть. Вероятность возвращения к нормальной жизни - почти нулевая. Провести еще год или два а больнице... Меня это не устраивает.
– Одним, словом, вы хотите получить искусственное сердце?
– Да.
– И стать киборгом.
– Ну... да.
– И это при ваших-то взглядах?
– Доктор, я сам ммплантировал первые экземпляры подобных устройств. Мои возражения касались мозга и только мозга. Вы, наверное, помните это?
– Конечно. Вы были известны как сторонник ограниченной киборгизации. Сердце - пожалуйста, печень иди почки - сколько угодно, но только подальше от мозга. Такими были ваши взгляды, профессор.
– Да, и я не изменил себе.
– Если бы вам тогда удалось отстоять их, наш институт сегодня был бы заштатным провинциальным учреждением, а я... может быть, я пробавлялся бы пересадками сердца в какой-нибудь второразрядной клинике.
– Вы тогда сделали все, чтобы помешать мне.
– Вы правы. Но это не так важно, Если бы не было меня, нашелся бы кто-нибудь другой. Прогресс невозможно остановить.
– Вы уверены, что это прогресс?
Эгберг не ответил. Он допил свой бокал, и они немного помолчали.
– Итак, доктор, вы уже знаете, что мне нужно, - сказал Мольнар и отодвинул еще полную тарелку. Он чувствовал, как боль нарастает внутри его.
– Мне противопоказано вспоминать об этом. Я уже не профессор. Меня не занимают эти проблемы. Я обычный старый электромеханик из мастерской каботажного плавания, который хочет, чтобы ему пересадили искусственное сердце.
– Пoчему вы выбрали именно меня и мой институт?
– Из тех немногих мест в нашем полушарии, в которых это можно сделать, у вас получается лучше всего. Впрочем, в любом другом у меня не было бы никаких шансов. Из-за отсутствия денег, доктор.
– Есть и другие неплохие клиники...
– Я знаю, что вы имеете в виду. Да, там меня, возможно, приняли бы и даже бесплатно. Но мне пришлось бы дать письменное согласие на применение экспериментальных методов лечения и на все, что с ними связано. А это, может быть, и не совсем явная, но все же форма опытов на человеке. Кроме того, кто мне поручится, что в результате этих экспериментальных методов я останусь нормальным человеком? А мне бы еще хоть немного протянуть. Мне хочется плавать, грести веслами, взбегать по лестницам, хочется жить по-настоящему.
– Вы изменили своим пристрастиям. Раньше вы целыми неделями не покидали института. Почти жили в нем.
– То, что было со мной когда-то, теперь не имеет ровно никакого значения. Вы знаете, чем я сейчас занимаюсь? Консервацией автоматических навигационных приборов на кораблях, которые плавают от порта к порту и развозят штучные товары. Я заканчиваю работу и оставшееся время использую по своему усмотрению. Никаких сомнений, никаких проблем. Иногда какая-нибудь книга...
– Да, я понимаю. Я предпочел бы, чтобы вы не испытывали нужды в деньгах. Тогда у меня не было бы таких затруднений. Обычный пациент...
– Тогда я не обратился бы к вам.
– По крайней мере, вы искренни со мной, профессор.
– Я долго размышлял, прежде чем прийти к вам. Подумывал и о другом полушарии. Там это делают бесплатно. Когда-то - когда я еще был профессором Мольнаром, они наверняка пошли бы мне навстречу, но сейчас... Сейчас я с трудом наберу денег на дорогу.
– Значит, вы взвесили все возможности и выбрали меня?
– Да.
Эгберг не ответил. В этот момент заменили приборы. То, что им принесли, оказалось жарким из косули, но Мольнар даже не притронулся к нему. Он чувствовал, как боль нарастает и отдает в ключицу. Эгберг не настаивал. Он ел быстро: они оба молчали.
– Вы считаете, что сейчас моя очередь?
– спросил наконец Эгберг.
Мольнар молчал.
– Я не могу сразу ответить вам. Мне надо подумать.
– Думайте, только недолго. Я ведь могу и умереть здесь, у вас. Нет, я не считаю, что у вас будут какие-то осложнения, даже если кому-то взбредет в голову проверить, кем я был и что нас, мягко говоря, разделяло когда-то. В конце концов, все это давно забылось. На крайний случай, в моих вещах можно найти адрес моего врача. Он засвидетельствует, что я и так слишком долго жил - намного дольше, чем можно было ожидать.
– Мы можем доверять его опыту?
– Ничего не поделаешь - обычный провинциальный врач средней руки, но ведь и случай не из трудных.
– У меня уже есть его адрес. Завтра я получу от него все данные.
– Вы обыскивали мои вещи?
– Как видите. Впрочем, здесь обошлось без меня.
– По крайней мере, и вы откровенны. На вас не похоже. Я не предполагал, что это приходит с возрастом.
– Вы всегда низко ставили меня, профессор. Я никогда не боролся с вами. Только с вашими взглядами.
– Последствия были одинаковыми. Впрочем, не будем ворошить прошлое,
– Хорошо. Выпьете кофе? Мне кажется, чашечка кофе вам не повредит.
– Не возражаю.
– Тогда пройдемте в мой кабинет.
Кофе и коньяк уже ждали их на низком столике, стоявшем рядом с большими, обтянутыми кожей креслами. Освещение в кабинете было желтым и приглушенным, как во всем доме. В глубине Мольнар заметил что-то, похожее на пульт управления. Он был темным, только сбоку горела одна красная лампочка.