Биориск
Шрифт:
– Извините, профессор, я должен выяснить, в чем дело. В институте что-то случилось.
Эгберг подошел к пульту, над которым тут же ярко вспыхнули две лампы дневного света. На экране появилось лицо человека в белом халате.
– Что нового, Дорн?
– спросил Эгберг.
– Все в порядке. Только в шестнадцатом неспокойно. Поэтому я вынужден отвлекать вас.
– Ты пробовал дать поляризующее напряжение?
– Да. Не помогает.
– Хорошо. Сейчас посмотрю, - сказал Эгберг и повернул экран так, чтобы Мольнару не было видно. Щелкнул переключатель, и профессор услышал монотонное, низкое, почти
Эгберг стоял спиной к нему, склонившись над пультом. Он был выше Мояьнара и заслонял часть экрана. Мольнар все же успел увидеть в углу экрана руку - женщины или, может быть, ребенка. Рука судорожно сжималась, дальше было предплечье, а потом причудливо сплетенная металлическая сетка, натягивающаяся и опадающая в такт конвульсивным движениям ладони. Он некоторое время наблюдал за рукой, а затем перевел взгляд в глубь экрана. Там, под большим прозрачным колпаком, плавал мозг. Мольнар не мог ошибиться, все-таки он был неврологом. Внезапно завывание прекратилось, и экран погас. Эгберг обернулся и посмотрел на профессора.
– Это был мозг, - сказал Мольнар.
– Разумеется.
– И рука человека.
– Рука человека и мозг обезьяны. Он управляет человеческой рукой более развитым органом по сравнению с конечностями обезьяны. Система-гибрид, гибрид вдвойне.
Эгберг выключил подсветку над пультом, и теперь Мольнар мог видеть только кресла, столики и дымящийся кофе.
– Прошу к столу, профессор. Настоящий ученый всегда любознателен, не таи ли?
– Но зачем... зачем эта система?
– Какие-нибудь простейшие услуги... подать пальто в гардеробе, завернуть конфету а обертку. Везде, где не требуется слишком долго размышлять, а рука человека больше приспособлена... или выглядит естественнее. Если бы я поехал осенью на конгресс по неврологии. я бы привез им этого киборга, и ом подевал бы всем руку.
– Неудачная идея.
– Вы правы. Может быть, и не самое лучшее применение для киборга, зато реклама обеспечена. К сожалению, я не поеду на конгресс.
Они пили кофе молча. "Зря я сюда приехал, - подумал Мольнар.
– Можно было предвидеть, что он не даст мне искусственное сердце. Скорее всего он сейчас думает, как мне отказать, чтобы потом не упрекать себя. Хотя... разве такой человек может упрекать себя за то, что сделал, а тем более за то, что не сделал?"
Потом он вспомнил о своей металлической кровати, о шуршании насекомых в стенах своего дома и вое сирен на кораблях, уходящих в море.
– Пожалуй, я пойду к себе в комнату, - сказал Мольнар, - а завтра утром уеду.
– Но, профессор, мы же не закончили разговор.
– Боюсь, что его результат и так ясен.
– Я ведь еще не дал вам ответ.
– Теперь для меня это уже не так важно.
– Под вечер нас всегда охватывают сомнения, которые к утру проходят. Спокойной ночи, профессор. Моя секретарша проводит вас.
– Та, которая теряет сандалии?..
– Да. Вы наблюдательны, профессор, - чуть помедлив, заметил Эгберг.
Маг уже стояла в дверях.
– Спокойной ночи, - сказал Мольнар и вышел слезом за ней.
Оставшись в комнате один, профессор попробовал открыть окно, но, как и раньше, ему это не удалось. Он хотел выглянуть в коридор и позвать Маг, чтобы она ему помогла, но дверь не поддавалась. И тогда Мольнару вдруг пришло в голову, что ему отсюда уже не выйти. Он мог позвать Маг или Эгберга, но вспомнил о кабинете с пультом, на котором загорится красная лампочка, и отказался от этой мысли.
Его разбудил стук. Осторожный стук в дверь, как в обычном доме. За окнами светило солнце, предвещая зной, который не спадал здесь до позднего вечера.
– Да, войдите, - сказал Мольнар и натянул простыню с одеялом, которыми был накрыт, повыше.
Вошла Маг, неся в руках поднос с завтраком. Он почувствовал запах кофе.
– Спасибо. А почему вы, а не тот...
– О вас забочусь я. И мне казалось, делаю это неплохо.
– Превосходно. Пожалуйста, откройте окнo.
– Сейчас жарко и в воздухе много пыли. Может быть, вечерoм.
– Я уже пробовал вечером.
– Ах, наверно, это изолированная комната.
– Изолированная?
Маг не ответила.
"Она смущена, - подумал Мольнар, - боится, что и так уже слишком много сказала".
– Вы не хотите отвечать мне, Маг?
– Спросите, пожалуйста, доктора Эгберга. Ведь он ваш друг...
– Да, конечно. Я спрошу его.
Мольнар впервые видел ее при дневном освещении. Тогда, у ворот он был слишком уставшим, чтобы рассматривать ее. "Она и в самом деле красива. Из тех, которые не обращают на себя внимания, они всегда во втором ряду", подумал Мольнар и почувствовал неясную грусть, которую иногда испытывал в последние годы, когда видел красивых девушек - таких, как Маг.
– Я зайду после завтрака. Доктор Эгберг хотел встретиться с вами.
Мольнар кивнул, ужe склонившись над подносом. Он подождал, пока она выйдет, потом подошел к двери и нажал ручку. Дверь поддалась с каким-то почти неуловимым запозданием - необходимым электромеханическому устройству, чтобы принять решение. Потом Мольнар вернулся к завтраку. Он чувствовал голод и был не прочь наполнить чем-нибудь желудок перед долгой дорогой, которая его ожидала. Мольнар еще побрился, собрал свои вещи и положил их в сумку. Потом вышел в коридор и по лестнице спустился вниз. Там, как он и рассчитывал, никого не было. Мольнар шел размеренно, мысленно отбивая такт шагам - не слишком медленно и не слишком быстро. Когда он подходил к воротам, ему навстречу вышел привратник. "Тот же самый, что и вчера", подумал Мольнар, Он хотел обойти его, но тот схватил профессора за руку.
– Куда? Нельзя.
Профессор не ответил, а только свободной рукой со всей силы ударил его в живот. В момент удара он уже понял, что то, куда он бьет, вовсе не тело. Привратник даже не шелохнулся и не изменился в лице. Мольнар почувствовал лишь, что пальцы привратника, как металлические щупальца, с силой сдавили ему плечо. Он уронил сумку. Привратник несильно толкнул его грудь и отпустил. Мольнар покачнулся.
– Нельзя, - повторил привратник.
"Я пройду. Должен пройти", - подумал профессор. Он хотел сделать шаг навстречу привратнику и не смог. Его всего пронзила и заполнила боль. Мольнар стиснул зубы, не желая уступать. "Это пройдет, сейчас пройдет". Потом он видел только верхушки сосен и даже не почувствовал удара при падении. Верхушки сосен постепенно расплывались и все больше сливались с небом.