Бироновщина. Два регентства
Шрифт:
Глава тридцатая
БОЛЬ ВРАЧА ИЩЕТ
Со времени перемены правления прошло три дня. Бывшая правительница была водворена вместе со своим семейством в смежное с Зимним дворцом здание. Не только их самих держали в строгом заключении, но и их приближенным было запрещено выходить на улицу или принимать посторонних. Так и Лили Врангель не имела никакого общения с внешним миром, когда ее вдруг вызвали в приемную и она увидела перед собой молоденькую кузину императрицы.
— Аннет… — пробормотала она, но не тронулась ей навстречу.
Скавронская быстро сама подошла к подруге и крепко ее поцеловала, после чего подвела к дивану и усадила рядом с собой.
— Дай–ка посмотреть на тебя, — говорила она, повертывая ее голову к свету. — Ай–ай! Куда девался твой свежий румянец, твои блестящие глазки? Верно, все время проплакала?
— Да как же не плакать! — упавшим голосом прошептала Лили. — Мою милую принцессу, говорят, высылают в Германию…
— Да, нынче вышел об этом высочайший манифест. И слава Богу! Могло бы быть хуже.
— Еще хуже!
— Да вот старик Миних, Остерман, барон Менгден, дядя Юлианы, посажены в крепость и будут лишены, как я слышала, чинов, орденов, всего имущества. Принцессе, во всяком случае, сохранится ее брауншвейгский орден, а принцу — и высший русский Андрея Первозванного. На дорогу им дадут денег, сколько нужно, и до границы проводят их со всем почетом.
— Но зачем же теперь–то с ними обходятся как с арестантами? К ним не доходят никакие вести…
— Да может ли их еще что–нибудь интересовать? Коли хочешь, то передай им, что ко всем иностранным дворам посланы курьеры с известием о восшествии на престол новой государыни, сделаны уже шаги, чтобы заключить прочный мир со Швецией, Долгорукие, Голицыны и другие опальные возвращаются из ссылки…
— Да, все это для принцессы теперь, конечно, не представляет уже ни малейшего интереса.
— Ну, вот. Пришла я к тебе, впрочем, не из–за этих новостей, а из–за тебя самой. Скажи мне, пожалуйста, какие у тебя планы в будущем?
— У меня планы? — со вздохом повторила Лили. — Принцесса хочет взять меня с собой в Германию.
— Вместе с Менгденшей?
— А то как же.
— Но ладишь ли ты с этой интриганкой?
— С Юлианой? Сказать правду, ей ужасно трудно угодить…
— Потому что она ревнует тебя к принцессе?
— Вероятно…
— Так тебе, бедняжке, там от нее просто житья не будет. А в душе признайся, ты все–таки больше русская, чем немка?
— Я очень люблю Россию. Россия — моя родина, и я ни за что бы не уехала, если б не принцесса и ее крошки. Сыночек ее особенно ко мне привязался…
— Все это прекрасно, но и принцесса, и ее сынок тебя скоро забудут, как и ты их.
— Я–то их никогда не забуду, никогда!
— Ну, не забудешь, так со временем все же утешишься. Там, у себя в неметчине, они в тебе не будут уже нуждаться. Оставайся–ка, милочка, у нас, в России! От добра добра не ищут.
В тусклом взоре Лили блеснул какой–то свет, но мгновенно он опять погас.
— Кому здесь до меня какое дело!
— Как кому? Прежде всего мне: мы с тобой, кажется, так дружны…
— Ах, милая Аннет! Когда ты выйдешь за своего Мишеля, никаких подруг тебе уже не надо будет.
— Вздор говоришь, душечка, муж — одно, подруга — другое. Пока ты сама не выйдешь замуж, мой дом будет и твоим домом…
— Я тебе, Аннет, сердечно благодарна. Но о замужестве я и не думаю.
— Зато другие думают. Один претендент просил меня даже быть посредницей.
— Уж не Шувалов ли?
— Именно. Я не подала большой надежды, потому что хотя ты ему чрезвычайно нравишься, но он льстится, кажется, и на твое приданое. Государыня обещала уже ему дать за тобой не меньше, чем дала бы принцесса.
— Да я–то про него и слышать не хочу! Не говори мне о нем, пожалуйста.
— Молчу. Но сердце у тебя болит, а боль врача ищет. Неужели в целой России нет человека, который бы тебя вылечил?
Легкая краска выступила на щеках Лили.
— Нет, — пробормотала она. — Такого человека я не знаю.
— И нет вообще никого, кроме меня, с кем бы тебе было жаль расстаться?
— Один–то есть…
— Гриша Самсонов?
— Да, я люблю его почти как брата. Но он крепостной человек…
— Государынин. Так могу сказать тебе по секрету, что государыня только колеблется еще, дать ли ему вольную прямо от себя или уступить его тебе за свой старый долг.
— За какой долг?
— Да разве ты забыла, что одолжила ей свой заветный грош для покупки того же Самсонова. В реконесанс она отдала бы тебе его самого. Тогда от тебя зависело бы отпустить его на волю или оставить его при себе вечным рабом. Но все это, разумеется, только при одном условии, чтобы ты сама оставалась в России. Ну, что же, выбирай: Менгденша или Самсонов?
Вся зардевшись, Лили вместо ответа бросилась на шею подруги:
— Ах ты милая!
— Стало быть, Самсонов?
— Да…
Вечером того же дня Воронцов послал за Самсоновым.
— Ну, Григорий, — сказал он, — чаял я, что с воцарением государыни нашей Елизаветы Петровны тебе выйдет вольная, ан вышло–то иначе. Отдает тебя государыня в чужие руки.
На лице Самсонова изобразилось такое разочарование, что Воронцов не мог сохранить своего притворно–серьезного вида.
— Да ты слишком–то не полошайся, — продолжал он с улыбкой. — У твоей новой госпожи ручки нежные…