Битва двух империй. 1805–1812
Шрифт:
Генерал-майор Довре докладывал генерал-адъютанту князю Волконскому 3 (15) марта 1812 г. о том, что французы продвигаются к русским границам: «Гроза разразилась так быстро, что единственное полезное, что мы могли бы сделать в этих обстоятельствах, а именно занять города Тильзит и Мемель и, следовательно, все течение Немана, не было осуществлено… Десять дней тому назад занятие этих мест потребовало бы у нас лишь труд туда вступить, обладание Тильзитом прикрыло бы нам границу между Юрбургом и Полангеном и позволило бы нам иметь открытую дверь для последующих событий…» [13] Этот доклад, конечно, не является планом, но, тем не менее, генерал-квартирмейстер Первого корпуса Довре явно не собирался отступать на Волгу и к тому же предполагал сохранять «открытую дверь для последующих событий», иначе говоря — плацдармы, необходимые для наступления.
[13]
Там же, т. 10, с. 5.
Среди прочих штабных документов хранится записка от 12 (24) марта 1812 г. неизвестного лица, адресованная, судя по всему, военному министру. Разумеется, ее никак нельзя рассматривать как указание к действиям или план командования, однако советы, которые в ней даются, и доводы, которые приводятся, без сомнения являются тем, о чем говорили и что обсуждали в русском штабе непосредственно накануне начала боевых действий.
«Если Россия будет столь неосторожна, чтобы дожидаться прихода французских войск в Пруссию и в герцогство Варшавское, — пишет автор, — если она не предупредит их своими маршами, можно будет увидеть, насколько быстро противник сможет продвинуться с одной стороны к Риге, а с другой стороны через герцогство Варшавское выйти к Бресту, Пинску, Минску, Могилеву и Смоленску. Тогда придется бороться не только с французской армией, но и со всем польским народом, который восстанет как один. Тогда России, несмотря на ее многочисленную армию, с трудом удастся выбить противника из своих провинций» [14] .
[14]
Там же, т. 10, с. 69.
Если эта записка интересна нам лишь как пример идей, обсуждаемых в русском штабе, а её сочинитель был, судя по всему, малоизвестной личностью, то автора «Проекта плана операций русских войск в герцогстве Варшавском» герцога Александра Вюртембергского неизвестным никак не назовёшь. Он был военным губернатором Белоруссии, витебским и могилевским губернатором и накануне войны 1812 года состоял при штабе Первой армии. Так как герцог являлся родственником императора, его мнение, безусловно, было в армии непоследним.
В марте 1812 г. Александр Вюртембергский подал на рассмотрение обширный план полномасштабного наступления русских войск: «Русская армия должна сконцентрироваться в четырех основных пунктах: у Гродно, у Белостока, у Брест-Литовска и Владимира-Волынского… Вместе с корпусом в 15–16 тысяч человек, который будет действовать вместе с пруссаками, это составит массу в 226 тысяч человек…»
Герцог подробно описывал маршруты корпусов и далее указывал: «Как только Варшава будет взята, тет-де-пон [62] в Праге будет простреливаться с тыла и попадет нам в руки без необходимости атаковать его с фронта. Необходимо будет разрушить этот тет-де-пон как можно скорее. Второй корпус после взятия Варшавы… двинется вперед в двух колоннах. Третий корпус… после того как форсирует Буг у Тересполя, двинется прямо на Люблин… Четвертый корпус Российской армии, тот, который перед началом кампании будет сосредоточен у Владимира, перейдет реку Буг… продолжит свое движение на Краков, который он займет, очевидно, без особых трудностей… Все, что можно будет предпринять далее, мне кажется, зависит от обстоятельств, которые невозможно сейчас ни предвидеть, ни руководить ими» [15] . Необходимо указать, что автор предполагает и ситуацию, при которой возможно будет действовать оборонительно. Тем не менее главная идея плана — это стремительный захват герцогства Варшавского, а дальше война, смотря по обстоятельствам.
62
Тет-де-пон — предмостное укрепление.
[15]
Там же, т. 10, с. 265–269.
Нетрудно догадаться, что, если даже холодный, расчётливый Барклай де Толли и его окружение говорили о наступлении, ясно, что генерал Багратион, весь энергия и порыв, буквально вскипал при одном слове «отступление». За два месяца до начала войны, 17 (29) апреля 1812 г., он писал военному министру свои соображения, сформулированные скорее как требования. «По сему предположению, — отмечал Багратион, — движение мое должно быть наступательное, тем более что ваше высокопр-ство уведомляете меня в прежних письмах, что обсервационная армия, собранная между Житомиром и Тарнополем будет надзирать движения австрийцев, в окрестностях Лемберга находящихся… лишь в самой крайности должно помышлять об отступлении, толико во всех отношениях вредоносном» [16] .
[16]
Там же, т. 11, с. 232.
К весне 1812 года относятся и планы крупных операций на стратегических флангах театра военных действий. О первой мы уже упоминали в предыдущей главе. Речь идет о так называемом Померанском проекте. Заключив русско-шведский союзный договор 24 марта (5 марта) 1812 г., Александр добился от Бернадота обещания произвести высадку шведских войск на севере Германии. Кроме шведов, в этой операции должны были принимать участие и русские солдаты. Всего предполагалось создать объединенную русско-шведскую армию, в которой должно было быть около 25–30 тысяч шведов и 15–20 тысяч русских. Корпус должен был возглавить сам наследный принц шведский Карл-Юхан, он же бывший маршал французской империи Жан-Батист Бернадот. Впрочем, планирование этой операции осталось лишь на словах. Шведы действительно приняли участие в боевых действиях против Наполеона, но это произошло гораздо позже, только в кампанию 1813 г.
Кроме проекта действий на северном фланге, весной 1812 г. возник и так называемый Далматинский проект. Его появление было связано с тем, что, во-первых, близилось подписание мира с Турцией, а во-вторых, Австрия встала в ряды сторонников Наполеона. У Александра возникла идея произвести на южном фланге диверсию с помощью освободившейся от противостояния с турками Дунайской армии. Назначая в апреле 1812 г. на пост ее командующего адмирала Чичагова вместо Кутузова, царь дал ему инструкции, согласно которым адмирал должен был возбудить восстание в Венгрии против власти австрийского императора и одновременно двинуться в Сербию, Боснию, Далмацию, Черногорию и Хорватию с целью объединить эти славянские народы и увлечь их в борьбу против итальянских владений Наполеона.
Сам адмирал был наполнен энтузиазмом от порученной ему великой миссии, сравнимой по масштабу с походами Александра Македонского. Однако его подчиненные по-другому оценивали этот план. Вот что написал по поводу Далматинского проекта генерал Ланжерон: «После своего приезда адмирал Чичагов нам открыл план кампании, который он хотел привести в исполнение и от которого он был, по-видимому, в восторге. Ни одному человеку в голову не мог прийти подобный сумасбродный проект злополучного плана кампании и вообще такой гибельной идеи. Я не мог узнать, кто был автор этого плана. Говорили, что эта честь принадлежит англичанам. Но для меня непостижимо, как мог подобный проект быть принятым таким умным и образованным человеком, каким был Император Александр, а тем более таким знаменитым военным, как Барклай-де-Толли, бывший тогда военным министром. Нам было приказано перейти Сербию, Боснию и идти к устьям Котаро, которую надо было взять; затем нам велено было соединиться с английским флотом и напасть на французские завоевания в Италии, чтобы отвлечь внимание Наполеона и заставить его прислать туда часть его войск. Ничего не было приготовлено для этой экспедиции; надо было идти наудачу, просить провианта у сербов, которые не могли снабдить 50 000 человек, или брать его у босняков, которые не давали нам его и могли нас задержать в своих ущельях и горах, где бы мы себя чувствовали заключенными» [17] .
[17]
Записки графа Ланжерона. Война с Турцией 1806–1812 гг. // Русская Старина, сент. 1910, с. 269.
Далматинский проект был эфемерным, так же как и Померанский. Тайные дипломатические контакты, которые были установлены в мае — июне 1812 г., показали, что австрийцы не собираются по-настоящему воевать против русских, и, следовательно, начинать широкомасштабное вторжение на территорию Австрийской империи абсурдно. С другой стороны, начавшиеся боевые действия против Наполеона показали, что у русского командования нет возможности распылять силы на предприятия, подобные Далматинскому проекту. В сентябре Александр отдал Чичагову распоряжение выступать со своей армией для действия во фланг Великой армии. На этом проект великого похода в Италию окончательно завершился.
Хотя ни Померанский, ни Далматинский проект не были реализованы, сам факт серьезного обсуждения подобных действий еще раз доказывает, что даже в апреле 1812 г. для царя было далеко не очевидно, что война, которую он собирается вести, будет исключительно оборонительного характера. Действительно, наступление в Северной Германии, а уж тем более марш на Италию совершенно не имели смысла, если, как утверждают некоторые мемуаристы, царь и его военный министр собирались отступать чуть ли не до Волги. Зато в случае наступления подобные маневры если и были не слишком оправданны, то, по крайней мере, при определённых обстоятельствах могли дать хотя бы небольшие выгоды.