Битва королев
Шрифт:
Бланш, слава Богу, была добродетельной женщиной. Она хранила ему верность, а он был верен ей. Она с холодным презрением пропускала мимо ушей дерзкие высказывания Тибо, но как она отнесется к тому, что этот зарвавшийся болван попытался уложить голую девку под бок ее мужу? А король должен был ей рассказать об этой истории непременно. Отвращение к трубадуру ясно читалось на лице короля.
Тибо был настроен не менее воинственно. Авиньоном он был сыт по горло. Осаде не предвиделось конца. Он едва удерживался, чтобы не напомнить Людовику о своей принадлежности к королевскому
– Они продолжают держаться, сир, – первым заговорил Тибо, хотя полагалось ждать, когда король соизволит обратиться к нему. – Если вы спросите мое мнение, то я скажу, что им хватит силенок еще на много недель.
– Я не спрашивал вашего мнения, – холодно произнес Людовик.
– В таком случае я забираю свое мнение обратно, милорд…
Последовал иронический поклон. В глазах трубадура зажегся озорной огонек – Тибо давал понять королю, что вспоминает сейчас о голой девчонке.
Как могли Блуа и Бурбон ввязаться в подобное дерзкое и заранее обреченное на провал предприятие? Они-то должны были предвидеть, как отнесется к их затее Людовик. Это он их уговорил – этот прощелыга-поэт, который слишком высокого мнения о себе и посмел домогаться благосклонности королевы. Да ему мало за это выколоть глаза!
– Мы не снимем осаду, сколь бы долго ни держались защитники Авиньона, – с нарастающим в сердце гневом сказал Людовик.
– Это их дело, а мы, ваши вассалы, милорд, должны отслужить вам всего сорок дней и сорок ночей в году.
– Мои вассалы должны преданно служить мне.
– В течение сорока дней и сорока ночей, – упрямо повторил Тибо. – С этим условием мы, вассалы, клялись вам в верности. Я провел здесь тридцать шесть дней и ночей, и срок моего служения короне подходит к концу.
– И все же вы не покинете войско, пока мы не возьмем город.
– Я обещал вам сорок дней и ночей своего времени, сир! – твердил Тибо.
– Как бы то ни было, вам придется остаться. Если вы не подчинитесь, я сровняю с землей ваши замки в Шампани.
– Вы встретите достойное сопротивление, сир, если попытаетесь это сделать.
– Изменники будут наказаны!
Тибо ответил на это заявление высокомерной усмешкой, что обозлило Людовика больше, чем дерзкие высказывания вассала.
– Советую обдумывать свои слова и поступки. В противном случае вас ждут великие несчастья.
Сказав это, король проследовал дальше.
Новость быстро распространилась по лагерю. Тибо готовился к отъезду. Филипп Лохматый принялся увещевать его:
– Ты совершаешь величайшую глупость. Еретики долго не продержатся, и, если ты покинешь нас сейчас, король станет твоим злейшим врагом на всю жизнь.
– Я отслужил положенный срок. Почему я должен оставаться?
– Потому что, если все последуют твоему примеру, король проиграет.
– Невелик выигрыш – жалкий Авиньон!
– Будь благоразумен, Тибо!
– Я устал от этой осады. Я обещал королю сорок дней и ночей и присягу свою не нарушил.
– Потом
– Ты только о своем брате и печешься, Филипп.
– А разве ты сам не родственник королю?
– Он редко об этом вспоминает.
Другие тоже приходили его уговаривать, указывая на нелепость и даже на изменнический характер его намерений. Некоторые открыто выражали ему свое презрение. Тибо был удивлен количеством тех, кто поддерживал короля, хотя всем надоела затянувшаяся осада и в умах крепло убеждение, что осаждающие находятся в гораздо более плачевном положении, чем осажденные.
Тибо осознал, что большинство настроено против него. Он понимал, что когда-нибудь король все же овладеет Авиньоном, что его уход ему припомнится и что он наживет себе врага в лице короля, способного доставить Тибо немало неприятностей. Но противиться охватившему его желанию досадить Людовику он не мог.
Людовик недостоин Бланш, и Тибо жаждал занять его место на любовном ложе. Он никогда не будет счастлив с другой женщиной, поэтому посвятил всего себя служению этой безумной идее. Людовик не затратил ни малейших усилий для завоевания Бланш – он получил ее в собственность только потому, что был наследником престола. Какая вопиющая несправедливость! А он, Тибо Шампанский, будет сражаться за Бланш, сражаться с Людовиком!
Такое отчаянное и безрассудное решение противоречило его беспечной натуре и инстинкту самосохранения. И все же он лез на рожон, будучи не в состоянии ничего с собой поделать.
Уже в сумерках он собрал своих рыцарей и приготовился покинуть лагерь.
– Ты еще пожалеешь об этом! – напутствовал его рассерженный Филипп Юперель.
– Я рассчитался с долгами и перед Людовиком чист.
– Ты дурак! – сказал Филипп.
– Зато ты умник и преданный братец, – усмехнулся Тибо. – Кто скажет, как дорого обойдется мне мое дезертирство и как дешево оценят твою верность? Адью, Лохматый! Не сомневаюсь, что мы очень скоро встретимся вновь.
Затем Тибо пришпорил коня и во главе своего отряда направился в Шампань.
– Изменник! – вскричал Людовик. – Как я еще терпел возле себя этого жирного мерзавца? Только ради его песенок. Некоторые мне даже нравились. Трубадур он, безусловно, хороший. Как вы считаете, Блуа, Бурбон, Юперель, другие последуют за ним?
Филипп Юперель заявил с уверенностью, что у короля достаточно сторонников, чтобы общими усилиями овладеть Авиньоном.
– Не сомневаюсь. Но мне не по душе, когда кто-то меня покидает.
– Тибо слишком тучен, чтобы хорошо сражаться, – сказал Бурбон. – Пером он владеет искуснее, чем копьем.
– Перо тоже может стать оружием, – задумчиво произнес Людовик. Ему было совестно признаться себе, что злосчастные стишки, воспевающие Бланш, подогревали его ненависть к их автору.
Как он и опасался, поведение Тибо усилило брожение в лагере, увеличило число недовольных. Защитники Авиньона отлично подготовились к отражению любых атак. Тем, кто стоял возле его стен, город стал казаться вообще неприступной твердыней. Никакая армия не в силах его взять.