Битва на дне
Шрифт:
…Характер Валечки Берестецкой был сформирован ее властной матерью, которая в те еще, советские, времена была видной партийной функционершей. С этим постоянным давлением материнского авторитета причудливо сочеталась избалованность единственного в семье ребенка, блестящие способности Валентины, легкая и стремительная профессиональная карьера. Словом, абсолютнейшее отсутствие даже небольших жизненных передряг, тепличная атмосфера.
А потом в ее жизни появился Свен Нильебьерн. Импозантный норвежец средних лет, преподававший в МГУ раннескандинавскую историю и литературу. Познакомились случайно, в престижном московском ресторане, где отмечался
Широко распространено мнение, что умные мужчины склонны влюбляться в набитых дур, а интеллигентки, наоборот, в неотесанных мужланов. Это, право же, недоразумение. Стоит только повнимательнее присмотреться, и становится ясно, что либо интеллигентность была дутой, либо избранники и избранницы были отнюдь не глупы.
Норвежец как-то сразу запал на Берестецкую. Та поначалу относилась к его настойчивым ухаживаниям несколько иронично, однако Свен умел завоевывать женские сердца.
Эмоциональные рассказы Нильебьерна о своем «одиночестве», полном расхождении и непонимании с его супругой Хильдой – «хищной аферисткой», которая даже ребенка родила против его, Свена, воли, вся эта бредятина Валюшу растрогала до слез, и она – влюбилась! Берестецкая стала воодушевленно и увлеченно опекать норвежца.
– Представь, – рассказывала Валентина, сглатывая слезы, – Свен, действительно, развелся с Хильдой! Я никогда не встречалась с этой женщиной, но сейчас мне очень жаль ее. Я? А что я? Сменила российское гражданство на норвежское подданство, вышла за него замуж. И уехала из Москвы в норвежский город Берген, как только у Свена кончился контракт с МГУ. Совершенно счастливая, между прочим…
Конец этой любовной истории оказался печальным. Когда единственный близкий ей здесь человек оказался совсем не близким, когда, заявив, что его тонкую натуру угнетает ее «восточный деспотизм и назойливость», Нильебьерн, по сути, бросил ее – осталось лишь кромешное одиночество.
– Нет, он поступил порядочно, – продолжала Валентина, уже успокоившись, – деньгами меня обеспечил и дом этот подарил, когда разводились. Пять лет тому назад. Мы здесь с ним в летние месяцы жили первые два года. Он на рыбалке помешанный был, а она тут отличная. Здесь полно его одежды осталось, думаю, тебе подойдет. Хоть с этим проблем не будет! Ой, да что это я разоткровенничалась-то! Ты раненый лежишь, какие-то сволочи по Лонгйиру рыщут, тебя вынюхивают, а я со своими бабскими нюнями. Надо решать, что с твоей рукой будем делать.
– Ничего, – Полундра успокаивающе погладил ее по плечу здоровой рукой, – вместе мы что-нибудь придумаем. А что нюни, так я же понимаю – накипело.
И тут в телевизоре, который теперь уже тихонько мурлыкал что-то в углу комнаты, резко сменилась картинка. Замаячили до отвращения знакомые кадры: щепки разбитого катера, трупы, возмущенные лица экологов… Затем на экране появилась фотография «Арктура».
– Валя, – напряженным голосом сказал Павлов, – с рукой моей повременим малость. Сделай, пожалуйста, громче и переводи. Ты же норвежский язык знаешь? Отлично… Давай, Валечка, скорее. Это очень важно.
Валентина прибавила громкость и прилежно взялась за перевод, попутно комментируя услышанное.
– Да ничего нового не говорят, несут прежнюю чепуху. Так. Спутник. Мирный катер. Экологическая база. Возмущенная мировая общественность. Все это мы уже десять раз слышали, как им не надоест только. А! Это уже что-то новое, – она замолчала, прикусив губу и внимательно вслушиваясь в слова, несущиеся с экрана.
– Что? Что они говорят? – в страшном волнении спрашивал Сергей. Показалось ему или действительно прозвучала искаженная акцентом его фамилия?
– Упоминается какой-то Сергей Павлов, – начала уже не переводить, а пересказывать Берестецкая. – И такое про него говорят, что просто оторопь берет. Значит, якобы он дезертировал с гидрографического судна «Арктур», фотографию судна они показали… А потом Павлов по собственной инициативе обстрелял катер экологов и утопил его. Стоп, стоп, подожди… Я слушаю, тут еще один поворот темы про этого легендарного злодея Павлова. Ага. Выходит, катера ему показалось мало. Экий кровожадный, право слово. Затем он обстрелял мирную американскую субмарину торпедами! Нет, звучит-то как: «мирная американская субмарина»… Торпеды у него что, за пазухой были? А! Вот! Он, оказывается, угнал какой-то подводный аппарат страшной разрушительной силы.
И без того бледный от потери крови, Полундра стал белым, буквально как стенка в известке. Он всяких пакостей ожидал, но такого… Это, братцы, перебор!
– Совсем интересно, – продолжала Берестецкая, внимательно глядя на телеэкран. – Его чуть ли не сумасшедшим объявляют. Да, именно так. И, по словам диктора, от этого Павлова открещивается даже командование российского Северного флота. Что-то мне не верится. Не бросают русские своих так вот, запросто. Кажется, все.
Действительно, на этом экстренный выпуск новостей закончился. По экрану вновь запрыгали под разухабистую музыку мультяшные то ли белочки, то ли зайчики, то ли вообще черт знает кто.
Сергея била крупная дрожь. Он был в шоке: это какой же сволочи удалось на него такого понавешать?! Да как грамотно-то, поди, разберись, где здесь правда, где ложь.
– Валя, – сказал он дрогнувшим голосом, опасаясь, что она сопоставит кое-что и догадается, что речь шла о нем. И если поверит хоть в одну десятую этого параноидального бреда, то ведь может испугаться, сдать его властям! А в его теперешнем положении, да после такой могучей «рекламы», это – прямой конец, не ходи гадать! – Валентина, это не я. Это не про меня. Это…
– Да подожди ты, – ласково прервала его Берестецкая, погладив по взмокшему лбу. – Что ты вскинулся? Я не хочу знать, кто ты такой на самом деле. Мне это не важно. Достаточно того, что ты – русский, тебя ранили, тебе плохо. Пойми, я тебе верю безо всяких расспросов. Дошло, глупенький?
«Как еще дошло-то, – с облегчением подумал Полундра. – Все ты поняла. Но в ложь эту мерзкую не поверила и не испугалась. Эх, Валюша, до чего же ты женщина замечательная! Идиот клинический был этот, как там его, фамилию даже в мыслях не произнесешь… Словом, муж твой норвежский. Таких, как ты, на руках носить надо. Странно, внешне ничего общего, а ведь чем-то она мне Наташку напоминает. Э, стоп, старший лейтенант! Отставить лирику. Так ведь и впрямь без руки останусь. В лучшем случае. А в худшем… Ладно, замнем для ясности. Надо же, как они меня, сволочи… Но самому сейчас не справиться, сил нет, просто вырублюсь и все. Значит? Ведь ей придется, больше некому. А сможет? От такого крепкие мужики, бывает, в обморок валятся».