Битва на дне
Шрифт:
– Из показаний свидетеля, – торжествующе начал Сорокин, – нам точно известно время приема радиограммы с катера. Кроме того, это время зафиксировано в регистрационном журнале радиостанции поселка и, что самое надежное, автоматически отмечалось аппаратурой записи. Здесь ошибок быть не может. А перед вами – фотографии, полученные нашим геостационарным спутником, расположенным на орбите как раз над этим районом Гренландского моря. Там, в правом нижнем углу, проставлены отметки таймера, до секунд. Сравните! Время совпадает!
– Спутника-шпиона, – буркнул себе под нос кто-то из американских членов комиссии.
– Вы лучше фотографии повнимательнее рассмотрите, – ласково сказал американцу контр-адмирал. – О терминах потом поспорим, если желание возникнет. Мне больше нравится выражение «разведывательный спутник». А «спутники-шпионы» – это, на мой взгляд, у вас, милейший. Но не будем отвлекаться!
И корреспонденты, и комиссия – все внимательно рассматривали фотографии, сравнивали время. Прав был Сорокин, время совпадало.
– Мы видим, – продолжал свой комментарий контр-адмирал, – что к моменту приема радиограмм «Арктур» был в семи милях от гринписовского катера, масштабная линейка хорошо видна, кому не лень – подсчитайте самостоятельно. Из чего следует, что ни о каком нападении на катер с гидрографического судна не может идти речи. Этот вопрос можно считать закрытым. Но мы видим не только это! В непосредственной близости от катера хорошо просматривается всплывшая подводная лодка. Обратите внимание на время! За несколько минут до гибели катера… Теперь спросите себя: чья это субмарина? Кроме той самой «мирной американской подводной лодки», которая рыболовством занимается, других в акватории Западного Шпицбергена не наблюдается. Значит? Выводы делайте сами. Обратите внимание: ни на одном из снимков не видно ничего, хотя бы отдаленно напоминающего тот… э-э… подводный аппарат, о котором шла речь в связи с Павловым.
Зал потрясенно молчал, вслушиваясь в каждое слово Сорокина. Комиссия, напротив, гудела как растревоженный улей. Лихо дело оборачивалось, ничего не скажешь…
– Таким образом, обвинение Павлова в нападении на катер становится тем, чем было с самого начала, – ерундой, – гнул Сорокин свою линию. – Но посмотрите на два последующих снимка! Тут уже никакого сравнения по времени не надо, потому что видно, как гринписовский катер разваливается на куски. С чего бы это ему разваливаться? Не с того ли, что вон там, рядом совсем, еще какой-то катерок просматривается? Опять же: а он откуда взялся? Если учесть, что в двух кабельтовых наблюдается «мирная подводная лодка», то интересные мысли в голову приходят… Успокойтесь, представитель США! Да успокойтесь вы, не стоит на меня чуть ли не с кулаками бросаться, здесь не ринг, а я все равно сильнее. Я не собираюсь никого и ни в чем обвинять. У меня для этого нет достаточных оснований. Фактов слишком мало, и они… гм-м… противоречивы. Кроме того, потопили не наш, а норвежский катер. Я буду вполне удовлетворен, если обвинение в этом трагическом инциденте снимут с российских моряков. Как с экипажа «Арктура», так и с Павлова. А дальше уж – дело норвежской стороны. Продолжать расследование, нет ли – это им решать.
Зал, большинство в котором составляли именно норвежцы, возмущенно зашумел. Рядом с контр-адмиралом два норвежских члена международной комиссии чуть не вцепились в американца. Сорокин довольно улыбался.
Тут к микрофону прорвался еще один представитель США. Он был настолько возбужден, что чуть ли не вырвал микрофон из рук контр-адмирала.
– У американской стороны нет уверенности в том, – хриплым голосом заорал американец, – что предоставленные фотодокументы подлинны! Что, если это фальшивка, монтаж?! Мы требуем, чтобы комиссии были предоставлены аналогичные снимки с нашего геостационарного спутника!
– Шпиона… – довольно громко, так что услышали в зале, сказал Сорокин.
В зале послышался смех.
– Но, как бы то ни было, – американец поглядел на контр-адмирала так, что становилось ясно: была бы у него возможность – в клочья Сорокина порвал бы, – на их ненормальном подводнике остается обвинение в нападении на нашу субмарину! Я напоминаю всем: никто не знает, где он сейчас, этот человек очень опасен!
В конференц-зале происходило форменное столпотворение. В комиссии дела обстояли не лучше: ее члены, перекрикивая друг друга, пытались «выработать общую точку зрения». Получалось из рук вон плохо. Наконец микрофон взял в руки пожилой норвежец, председатель международной комиссии, депутат стортинга от Шпицбергена.
– Комиссия прерывает свою работу, – объявил председатель, – чтобы детально разобраться в поступившей информации. Следующее открытое заседание состоится через шесть часов. А сейчас прошу всех успокоиться и разойтись. Здесь не футбольный матч!
Разойтись-то разошлись, но ни один из журналистов гринписовскую базу не покинул. Зрела сенсация, да какая! Так и разбрелись труженики СМИ по гостеприимным домикам «зеленых».
На некоторое время задержалась на экологической станции и Валентина, удивленная и обрадованная услышанным. Но, обнаружив, что дорога сюда, ожидание, заседание и все прочее заняло уже около пяти часов, она заторопилась, ведь дома у нее лежал Павлов, теперь она была уверена в том, что это он. Берестецкая серьезно волновалась: как он там один? Как чувствует себя после проведенной ею операции?
30
Вполне прилично он себя чувствовал. После того как Берестецкая захлопнула дверь домика, отправившись на экологическую станцию, он спал не более трех часов. Проснулся, попытался подняться с кровати. Получилось неожиданно легко. Он прекрасно помнил все, что произошло с ним за последние несколько часов. Левая рука, после того как гарпун был извлечен, стала хоть немного, но слушаться и почти не болела. Опухоль спала, температуры не было. Полундра удовлетворенно кивнул: главное сделано, дальше его организм справится сам. Быстро справится – на нем все заживало как на собаке. Правда, раскалывалась голова: страшная это штука – самогон. Даже такой хороший. После всего трех часов сна он был сейчас даже не похмельным, а основательно пьяным. Это было совершенно недопустимо, но, к счастью, в арсенале Павлова имелась разработанная в одном из секретных исследовательских институтов Министерства обороны методика экстренного ударного протрезвления. Дорого бы дали за такую методику девяносто процентов российских мужичков! Пятнадцать минут Полундра посвятил интенсивным дыхательным упражнениям и специальному точечному массажу. Пульс после использования этой хитрой физиологической техники подскочил у Сергея до полутора сотен ударов в минуту, но цели он достиг: голова стала совершенно ясной и не болела. А пульс в течение получаса постепенно войдет в норму!
Его предположения оправдались. Полундра был уверен, что его тяжелое состояние объяснялось не столько раной – та угрожала именно руке, – сколько общей дикой усталостью. Стоит немного отдохнуть, расслабиться, поспать в безопасности – сразу все наладится, он же двужильный! Так оно и вышло. Правда, слаб он сейчас был так, что любой зверь крупнее белки загрыз бы Полундру насмерть. Но с такой бедой справиться несложно: хорошенько поесть, тем более что аппетит у него сейчас, как у оголодавшего волка. Что там Валентина про холодильник говорила? Пора посмотреть на его содержимое.
Павлов переоделся в заботливо оставленные Берестецкой вещи ее бывшего супруга, рыболова-любителя с непроизносимой норвежской фамилией. Джинсы чуть тесны, что и понятно: ноги у него очень мощные, поработай-ка столько ластами! А вот рубашка и кожаная куртка словно прямо на него и покупались. Кроссовки тоже почти впору, так, жмут немного. Гидрокостюм Полундра свернул и спрятал в небольшой шкафчик у кровати. Так, теперь: что у нас с оружием?
Он достал автомат, отсоединил магазин. Не блестяще! Семь патронов осталось. Это одна длинная очередь или две коротких. Ладно, даст господь, обойдемся без пальбы.