Битва судьбы
Шрифт:
Тот самым банальным образом храпел. Выглядел степняк неважно. Иссиня-черные волосы спутались колтуном, одежда была порвана и перепачкана.
«Эк приложило бродягу!» – подумал Мбома, и тут же его мысли приняли совсем иное направление. Ведь любое разумное существо на острове может быть только соперником! А от них надлежит избавляться, так что глупо будет не использовать такую прекрасную возможность.
Вяло возражавшая совесть, говорившая о том, что нехорошо убивать спящего, быстро была послана подальше, и Мбома решительно поднял оружие. Цель оправдывает средства, особенно если цель столь значима, а средства просты.
Стараясь производить
Мбома недоуменно растер заболевшее запястье. Красноглазый на миг перестал храпеть, смешно зачмокал губами и перевернулся на бок. Шея его, на которой после удара должен был появиться шрам не менее трех вершков в глубину, осталась целой.
Зул почесал голову, но никаких мыслей после этого не появилось. Подобрал меч и осмотрел его. Но тот выглядел вполне нормально, ни зазубрин, ни вмятин, словно только что наточен.
Во второй раз Мбома подносил лезвие к шее врага медленно. Гулко стучало сердце, меч с трудом прорезал ставший вдруг густым воздух. Примерно в дюйме от смуглой, гладкой кожи клинок замер, не желая двигаться дальше. Купец нажал – бесполезно. Надавил всем телом – и сам отлетел в сторону. Земля чувствительно ударила в бок. Меч на этот раз остался в руке, но радости по этому поводу Мбома не испытал.
Красноглазый беспокойно заворочался. Открыл глаза, красные, словно закат перед ветреным днем.
Мбома сидел ни жив ни мертв. Некоторое время в алом взгляде плавал лишь туман сновидений. Затем из него родилось изумление. Красноглазый протер глаза и только тут убедился, что Мбома ему совсем не мерещится. Затем взгляд степняка упал на меч, и на лице отразилась угроза.
– Что происходит? – Красноглазый поднялся. На языке зулов он говорил правильно, лишь с небольшим акцентом. – Ты хочешь меня убить?
– Хочу. – Мбома тоже поднялся. – Но ничего не выходит.
– Это еще почему? – Красноглазый удивительно хорошо владел собой.
– Не знаю, – пожал зул плечами. – Не могу дотронуться до тебя мечом.
Красноглазый задумался. Думал он красиво, хмурил брови, алые глаза сверкали.
– Ты не возражаешь, если я испытаю на тебе магию? – спросил он наконец.
– Так ты колдун? – Мбома опустил руки. – Даже если и возражаю, то что? Пробуй!
Красноглазый сделал странный жест, словно взял что-то невидимое. Прямо из воздуха перед ним соткался шар фиолетового огня размером с кошачью голову. Повисел немного, словно раздумывая, а затем метнулся в лицо Мбома. Тот не успел испугаться, как фиалковое пламя словно растеклось по невидимой преграде прямо перед его лицом и исчезло.
– Интересно, – проронил Красноглазый, разминая кисти. – Я тоже не смог тебя убить.
– И хорошо! – истово выдохнул Мбома.
– Да уж, – кивнул Красноглазый. – Я слышал об этом свойстве острова Выбора, но не верил. Здесь невозможно убийство. Клинок, как ты видел, отскакивает, магия не достигает цели. Задушить голыми руками тоже наверняка не получится. И цель этого ясна – всякий, кто сюда добрался, должен принять участие в испытании.
– И как нам быть? – Мбома чувствовал себя очень странно. Злости не было, разочарования тоже. Неведомо откуда явилось облегчение по поводу того, что не придется
– Очень просто. – Маг улыбнулся чисто и открыто. – Будем учиться жить, не убивая друг друга. Хоть это и непривычно. Меня зовут Костук.
Протянутую руку купец пожал, словно в помрачении, не осознавая до конца, что именно делает.
– А меня – Мбома!
Ветер на секунду стих, наблюдая чудную сцену – рукопожатие Красноглазого и Гологолового, орка и зула.
Охотник
Третий день они шли строго на юг. Разговаривали мало, усталость затыкала рот лучше любого кляпа. Поднимались с первыми лучами солнца, меж драгоценных камней росы на листьях, в безумии воплей птиц, которые каждое утро нескладно, но очень громко приветствовали восходящее светило. Когда пускались в путь, солнце начинало припекать. Большую часть зимней одежды зарыли в самом начале пути по лесу, но и то, что оставили, казалось лишним. Под безжалостными лучами светила лес парил, отдавал влагу, а туман, не успев сгуститься, рассеивался. В липком, густом воздухе тяжело дышалось, каждый вдох застревал в груди, вызывая у Хорта приступы кашля. Ратан молча пережидал, пока спутник придет в себя, и они шагали дальше. К вечеру, когда покрасневшее от усталости солнце решительно направлялось за горизонт, отдыхать, путники с трудом переставляли ноги. Едва хватало сил, чтобы набрать хворосту. Сон приносил мало облегчения – продолжали терзать комары.
В это утро Хорт ощутил недомогание с самого рассвета. В груди что-то засвистело, мешая воздуху свободно проходить. Любые запахи стали казаться слишком сильными, раздражающими. При ходьбе неприятные ощущения исчезли, но к полудню вернулись с новой силой.
Охотник шел, превозмогая себя. Надежда, что приступа не будет, все еще тлела маленьким угольком.
Но сипение все усиливалось. Грудь жадно раздувалась, требуя воздуха. Хорт шел все медленнее и в конце концов остановился. В изнеможении присел на поваленный ствол. В ушах грохотала кровь, перед глазами плыл подсвеченный красным туман. По мышцам текла дурманящая слабость.
Словно через стену услышал охотник голос воеводы:
– Опять у тебя приступ. Проклятая болезнь.
К удивлению Хорта, воин говорил без презрения и жалости, с которыми обычно относятся к серьезно больным. В словах Ратана прозвучало искреннее сочувствие.
– Оставь меня, – прохрипел Хорт сквозь судорогу, терзающую грудь. – Иди один. Тут не так далеко. В одиночку получится быстрее.
– Ты что, с ума сошел? – отозвался воевода и, судя по всему, покрутил пальцем у виска.
– Я – лишь обуза. – Силы кончились, и Хорт замолк, прикрыв глаза.
– Точно – рехнулся, – весело произнес Ратан. – Даже и не думай об этом. Без тебя я собьюсь с направления через версту. И кроме того, немыслимо, чтобы я бросил спутника одного в лесу, на верную смерть. Может быть, ты еще попросишь меня всадить тебе в сердце кинжал?
– Нет, не попрошу. – Хорт разлепил ссохшиеся губы. – Но я замедляю наше продвижение. Я – обуза, достойная лишь жалости.
Он хотел прокричать эти слова, но из горла вырвался только шепот.
– Ты – не обуза, – очень серьезно ответил Ратан. – Что это за обуза, которая прошла столько верст и только благодаря которой мы забрались так далеко? А жалость унижает и того, кто жалеет, и того, кого жалеют. Поэтому я никогда не жалел и не буду жалеть тебя. Слишком я уважаю и себя, и тебя. Лучше подожду, пока ты оклемаешься, возьму твой груз, и мы вместе пойдем дальше.