Битва судьбы
Шрифт:
– Зачем? – спросил Хорт. Одышка утихала, и он мог говорить в полный голос. – Зачем мне идти с тобой? В Храме я не нужен, а до него ты дойдешь и сам. Ориентируйся на солнце, и все.
– Не тебе судить, нужен ты кому-нибудь или нет! – оборвал охотника Ратан. – Что бы сказал Родомист, будь он жив? Эх, стыдоба какая! Ты бросил дом, налаженную жизнь, и все ради того, чтобы позволить болезни одолеть тебя? Тогда ты воистину достоин лишь жалости.
Ратан отвернулся. Хорт закусил губу, но смолчал. Дыхание почти восстановилось, а когда исчез противный
– Я готов, пойдем, – произнес он мрачно.
– Теперь я вижу мужчину, – улыбнулся Ратан. – Давай сюда мешок.
Хорт ощутил, как кровь приливает к щекам, но груз отдал.
Воевода
Налегке, только с оружием, Хорт пошел куда быстрее. Охотник ловко обходил завалы, находил дорогу через сплетение ветвей. Ратан, отягощенный двойной ношей, едва поспевал за ним.
Солнцу надоело карабкаться по голубому скользкому куполу, и оно остановилось, истекая зноем. Затем потихоньку начало спускаться. Тени, что были совсем короткими, стали понемногу удлиняться. От Хорта, идущего в пяти шагах впереди, доносился могучий аромат пота.
Облитый жарой, словно блин – сметаной, Ратан утратил бдительность. И когда кусты затрещали, не успел среагировать. Пахнуло зверем, взору путников предстала мощная туша высотой в сажень.
Человекоподобное тело имело ту же сажень в плечах, бычья голова сидела на толстой шее. Маленькие глазки смотрели тупо, в длинных, висящих ниже колен руках чувствовалась неодолимая мощь. Прежде чем Ратан успел что-то предпринять, тренькнула тетива, и стрела бессильно отскочила ото лба чудища, оставив над бровью небольшой порез.
Рогатый монстр нахмурился почти по-человечески. От его яростного мычания посыпались листья, и могучая туша устремилась к Ратану. Тот, отягощенный двумя мешками, отскочил с грацией поросой свиньи и едва не упал. Но огромный противник пронесся мимо. Пока разворачивался, воевода успел сбросить груз и выхватить меч.
Роя копытами землю, быкоголовый опустил рога и помчался на Ратана вновь. Воевода легко увернулся от выставленных вперед рогов. Отскакивая, провел лезвием по заросшему рыжей шерстью боку. Шкура лопнула, потекла кровь.
Но досталось и Ратану. Кулак, размером с человеческую голову, угодил в грудь. Там что-то хрустнуло, и воевода отлетел на несколько шагов. На ногах устоял только чудом. Рогатое чудище взревело и снова помчалось в атаку, безжалостно топча траву. Ратан пригнулся и полоснул по бугрящейся мускулами ноге.
Быкоголовый полетел кувырком, но длинные руки опять сделали свое дело. На этот раз воевода получил удар в бедро. Первый раз в жизни встретил врага столь сильного и увертливого одновременно. Быкоголовый поднялся, глаза его под низкими бровями налились кровью, по мускулам побежали судороги ярости.
Ратан отступил, но уперся спиной в дерево. Быкоголовый тряхнул головой и пошел вперед медленно,
Воеводе хорошо был виден Хорт. Охотник целился, решительно прищурившись, не выказывая ни малейшего страха, хотя на него неслась громадная туша.
Не добежав сажени, быкоголовый зашатался и рухнул, как подрубленное дерево. Из горла у него торчала стрела. Ратан отклеился от ствола, на негнущихся ногах подошел к Хорту:
– Что же ты сразу начал стрелять? Он бы, возможно, и не напал.
– Я просто испугался, – ответил охотник прямо. – Как видишь, от меня одни неприятности.
– Да нет, не одни, – воевода усмехнулся. – А вдруг бы он все-таки напал? Тогда без твоих стрел мне бы туго пришлось.
Убрав меч в ножны, Ратан ощупал пострадавшие места. Бедро распухло и отзывалось болью, синяк на груди был размером с яблоко, но кости, к счастью, оказались целы.
– Ну что, идем? – сказал он.
– Идем, – ответил охотник.
Сановник
В «Книге Дней» сказано, что «хорошо видеть яркие сны в первый день месяца, в день Грифона». Это правило действует даже в том случае, если день Грифона приходится не на полный месяц в тридцать дней, а на тот довесок, что втиснулся между месяцем Собаки, последним месяцем старого года, и месяцем Ежа, первым – года нового. Иногда он бывает в пять дней, иногда – в шесть, но тем не менее имеет свой тотем. Его называют месяцем Окуня.
Судя по тому, что увидел во сне Айлиль, один из знатнейших альвов государства Эрин, ничего хорошего ему в ближайшее время ждать не приходилось. Образы сна были тусклы и неразборчивы, но оставили после себя тяжелые, мрачные предчувствия. Проснулся сановник в поту и с бьющимся сердцем. Обнаружил, что за окном еще только разгорается бледный рассвет.
Несмотря на раннюю и теплую весну, в окно безжалостно дуло, и, когда Айлиль выбрался из кровати, воздух в комнате оказался холодным. Мороз вцепился в кожу, по ней побежали пупырышки, и тут нобиль вспомнил, какой сегодня день. День Грифона месяца Окуня года Сокола, день, когда улетают драконы.
Едва одевшись, выбежал из комнаты. Чуть не сшиб по дороге испуганного слугу, оступился на лестнице. Конюхи проводили вскочившего в седло хозяина изумленными взглядами. Словно смерч, промчался он по городу и мимо зазевавшихся стражников влетел во двор замка.
Все маги, находившиеся в столице, оказались тут. При появлении Айлиля никто не повернул головы. Глаза альвов, не отрываясь, следили за восемью исполинскими ящерами, что статуями застыли посреди двора.
Глаза драконов были закрыты, крылья аккуратно сложены. Но Айлиль знал, едва солнце взойдет над деревьями, обольет синеву чешуи светом родившегося дня, эти статуи оживут. Пробудятся, чтобы улететь. Он уже видел это тридцать два года назад. Только драконы тогда были белые, цвета стихии Воздуха.