Битва в пути
Шрифт:
— Газеты надо читать, Борис Ильич… «Правду», «Известия»! «Пионерскую правду» читайте, и в ней про это пишут!.. — Он увидел Бахирева и на ходу бросил ему: — Садись? Вот хочу, чтоб ты был в курсе некоторых наших сложностей. Ребятишки в нашей школе, — снова обратился он к Шатрову, — пишут в диктантах о снижении себестоимости трактора, а главный конструктор самоустраняется от этой задачи…
Шатров виновато улыбнулся и посмотрел вокруг своими бегающими тоскливыми глазами.
— Как это ни тяжело, — с выражением мужественной решимости произнес Уханов, — но я считаю своим долгом сказать, что вопросы технологичности конструкции опять ускользают от главного конструктора. — И, словно выполнив неприятную обязанность, сменил официальный тон на дружески веселый, наклонился к Шатрову: — Борис Ильич… Помнишь, два года назад мы тебя за уши тащили к вопросам модернизации!.. Что жизнь показала? Тебя же, чудака, проголосовали в Комитете по Сталинским премиям!
Вальган и Уханов уговаривали конструктора, как малого ребенка, а тот молчал, мигал пушистыми ресницами, шевелил худыми пальцами и улыбался не то фальшиво, не то виновато.
Бахирев не понимал ни его тоскливых глаз, ни уклончивой улыбки, ни настояний директора.
Вальган оборвал уговоры и заключил своим обычным, не допускающим возражений тоном:
— По всему этому роду узлов, — он подвинул к Шатрову бумагу, — закончить работу в два месяца!
— Будет сделано, Семен Петрович, — вяло и со вздохом проговорил Шатров.
Вальган обратился к Бахиреву:
— Главному инженеру взять под личный контроль перестройку отдела главного конструктора.
Шатров и Уханов вышли.
Бахирев остался сидеть под испытующими взглядами Вальгана.
— Все еще присматриваешься? Долгонько ты, однако…
— Не торопи, — коротко попросил «новый».
— Не я тороплю, жизнь торопит! Когда я пришел сюда, завод не давал плана, не было у меня ни главного инженера, ни технолога. И ровно через две недели, впервые за многие месяцы, выполнили суточную программу!
Вальган думал, что Бахирев обидится, но тот только двинул бровями и сказал с оттенком зависти:
— Да… У меня этак не получается…
— У меня пока две просьбы, — продолжал Вальган. — Первую ты уже знаешь. Возьми под жесткий контроль отдел главного конструктора. А вторая — у нас тут ползавода разгрипповалось. Некому завтра провести рапорт. Проведи ты.
Когда Бахирев вышел из кабинета, Шатров и Уханов еще стояли в приемной.
— Так через два месяца, — говорил Уханов. — Значит, в мае…
— В мае, пожалуй, еще не сделаем…
— А что ты сказал у директора? Ты же сказал: будет сделано?
— А что, по-твоему, — своим мягким, вялым голосом возразил Шатров, — по-твоему, я совсем младенец? Как я могу говорить у директора, что не будет сделано? Конечно, говорю, как большой. Приму, мол, меры… будет сделано, и все такое прочее.
Переговариваясь и забыв о Бахиреве, они пошли по коридору. Шатров не нравился Бахиреву. Не нравились его бегающие глаза, добрая, вялая усмешка, неуверенные движения и то, что он сфальшивил в кабинете директора.
Вечером этого дня Бахирев шел домой. Ему хорошо думалось на ходу, он не стал вызывать машину и брел, выбирая тихие переулки, вдоль заводского забора.
В густом тумане он издали увидел что-то темное, услышал голоса людей. «Что бы это могло быть?» Он пошел в сторону тупика, проваливаясь в подтаявшие сугробы.
Прижавшись к самому забору, стоял грузовик. Невидимые за досками люди передавали что-то через забор, и другие люди принимали передаваемое и укладывали на грузовик,
— Павел Петрович, принимай последнюю. Да без звону! — сказал приглушенный мужской голос. — Приняли?
— Есть! Взяли! — тихо ответили у грузовика. Бахирев понял, что происходит воровская погрузка через забор.
«Тащат! Да еще как нагло, разбойники! Что это они грузят? Длинное, гнутое. Проволока? Нет! Трубки какие-то!»
— Ну, слава богу! — радостно сказали на грузовике. — Теперь можно действовать!
Бахирева удивили мирные, даже сердечные интонации в голосе вора.
— Да не так укладываешь! — Мужская фигура встала на борт машины. — Ящиками, ящиками подопри!.. Как вас благодарить, не знаю!
— Что там благодарить… Ты коммунист, и я коммунист!.. — неожиданно со знакомой хрипотцой прозвучало за забором.
— Кабы все это понимали! — горько вздохнула фигура на борту. — Ну, до свидания!
Из-за забора, показалась голова в шапке и протянулась рука. Воры обменялись через забор рукопожатием.
— Так ты не унывай, Павел! — сказала голова знакомым хриплым басом.
— Я не унываю! — грустно ответили из грузовика. Машина стала разворачиваться, и свет фар скользнул по забору, по голове в шапке. На миг осветилось круглое лицо с моржовыми опущенными усами.
«Василий Васильевич! — подумал Дмитрий. — Не может быть! У того усы не такие, у того торчат. Но не одни усы, и лицо, и голос! Вот тебе и опора завода!»
— Стой! — закричал он и побежал к машине, увязая в сугробе.
Машина рванулась, человек на борту грузно шлепнулся в кузов, голова за забором исчезла.
Бахирев смутно различил номер машины, вернулся на завод и сообщил о виденном охране и дежурному по заводу.
Утром он по просьбе Вальгана проводил рапорт.
Бахирев не терпел длинных совещаний. Еще до рапорта он внимательно просмотрел «дефициты», ознакомился с диспетчерскими сводками. Ему уже знаком был и полусвет маленькой комнатушки Рославлева, и до отказа набившие ее усталые люди. Они здоровались с ним вяло, видимо ничего существенного не ожидали от рапорта, проводимого «новым главным». Только два светлых глаза смотрели на него с откровенным и спокойным любопытством. «Кто это глазеет там, у окна?» — мельком подумал он.
Смугло-бледная в сером полусвете комнаты, девушка поставила согнутую в колене ногу на перекладину соседнего стула и обхватила колено сплетенными руками. В позе ее была такая естественность и непринужденность, словно она сидела не в переполненном людьми кабинета начальника цеха, а где-то на степном пригорке в полном одиночестве. На темном лице странно выделялись светлые, прозрачные, как дождевые капли, глаза. Бахирев на мгновение отметил и ее позу и глаза, но тут же забыл о ней. Он сел на свое место и без предисловия начал глуховатым, монотонным голосом: