Битва за Фолкленды

Дженкинс Саймон

В селении победители нашли грандиозное количество брошенных боеприпасов: привязанные к детским салазкам ракеты, емкости с напалмом, артиллерийские снаряды, минометные мины, гранаты и все прочее. Крупный рогатый скот шлялся без присмотра по окружающим поселок минным полям. Предстояло провести масштабные действия по разминированию территории и обезвреживанию взрывчатых веществ. Кибл связался с бригадой, а Томпсон в свою очередь с Лондоном. Только одни проблемы логистики и пленных осложняли возможность следования изначальному замыслу командования бригады вывести 2-й парашютный из Гуз-Грина после его обеспечения. Но, возможно, куда более важным обстоятельством — пусть об этом открыто и не говорилось — служило другое соображение. Теперь, после того как 2-й батальон Парашютного полка провел крупную операцию по завоеванию Гуз-Грина, с политической точки зрения казалось неоправданным просто уйти из поселка. Сошлись на том, что батальон останется в районе поля выигранной им битвы и будет отдыхать, довооружаться и «наводить порядок». Операция, которую в штабе 3-й бригады коммандос задумывали как лишь «крупный рейд», в итоге оказалась одной из самых значительных за время войны. Она стала демонстрацией аргентинцам абсолютной воли Британии к

достижению победы, какой бы ценой и какой бы кровью ни пришлось заплатить за нее.

14

ПОЛИТИКА В ВОЙНЕ НА СУШЕ

Отказывающийся от переговоров во время битвы перескочит от сравнительно малого конфликта к куда большему тупику, заплатив еще более высокую цену.

Омар Брэдли, высказывание во время Корейской войны

«Мы будем двигаться и не просто двигаться, а двигаться быстро!» — пообещал начальник штаба обороны, сэр Теренс Левин, в одном из редких публичных высказываний 22 мая, в день после десантной высадки в Сан-Карлосе. Как и обстояло дело с большинством заявлений, звучавших из Уайтхолла на протяжении следующей недели, высокопоставленный чиновник скорее озвучивал благое намерение, чем делал обоснованное предсказание. Высадка как будто бы с новой силой сплотила военный кабинет. На тот момент инициатива совершенно очевидно находилась в руках командиров, осуществлявших непосредственное руководство в рамках операции. Объем сферы для принятия решений со стороны министров сократился, когда переговорный процесс повис в воздухе. Они могли только смотреть, слушать и ждать на обочине событий, но оставаясь в то же время пристальными наблюдателями. Сама по себе высадка десанта увенчалась феноменальным успехом. Ни один из коммандос морской пехоты не погиб в процессе выхода войск на сушу. Но, как и в случае с изначально успешной мобилизацией сил и отправкой в плавание оперативного соединения, Левин задавался вопросом: а не станет ли для политиков успех как средство руководства к действию худшим наркотиком, чем провал? «Они буквально воспарили из-за этого», — говорил он потом. Затем настала очередь сражения с вражеской авиацией у Сан-Карлоса, а с ним пришла череда неудач на море, каковая, как казалось, обещала подставить под угрозу срыва всю операцию. Левин неожиданно нашел политиков погруженными в глубокое уныние.

«Для военного кабинета та неделя стала худшей за все время противостояния, — вспоминал позднее один министр. — Мы просто не могли понять, что за чертовщина там происходит. Мы теряли по кораблю в день, а на суше не делалось ровным счетом ничего». Парламентская сессия продолжалась, и депутаты жаждали новостей с мест боев буквально каждую минуту. Министры находились под непрестанным давлением общественности. Левин висел на телефоне с Филдхаузом, а Филдхауз постоянно теребил звонками Томпсона. Как и после гибели ушедшего на дно «Шеффилда», холодок напряженности вполз в взаимоотношения между политиками и военными. Уайтлоу заявлял, будто «вскакивал по ночам от кошмарных видений Суэца». Нотт стенал, жалуясь коллегам на начальников штабов, которые «все говорят о своем плацдарме, как будто бы у них нет никаких других целей, кроме как построить этот плацдарм». Слабые места операции «Сатгон» неожиданно выступили на первый план и стали самоочевидными-то был план высадки, а не ведения кампании на суше. Левину то и дело приходилось отбиваться от настойчивых вопросов: почему авиации врага удается прорваться и наносить удары? Почему так важно дожидаться прибытия 5-й бригады? Не слишком ли ответственная задача возложена на Томпсона, ведь он всего лишь бригадир? Почему Мур так долго тащится туда? «Вот что случается, когда все отдается на откуп ВМС, — указывал один министр. — На суше они беспомощны». Доверие к Томпсону начало быстро разрушаться. Военный кабинет совершенно не желал знать о его сложных взаимоотношениях с Вудвардом и, похоже, ничего и никогда не слышал о пересмотре задач Томпсона на острове Вознесения, сводившихся только к обеспечению берегового плацдарма и ожиданию затем прибытия 5-й бригады. Генерал-майор Мур явно во все большей степени превращался в единственную надежду политиков. Уж он-то, конечно, оживит сонную жизнь в Сан-Карлосе и поведет войска в направлении к Стэнли. Когда сделалось известным о сидении Мура «в плену» на борту «QE2», об отсутствии возможности для него прибыть на Восточный Фолкленд до конца месяца, министры пришли в состояние шока. Левина начали упрекать, почему он не организовал перевозку генерала по воздуху.

Давление отражалось и в противоречивых информационных утечках из военного кабинета в ходе течения дней первой недели после высадки. В первое воскресенье министры выразили Левину желание «как можно быстрее приступить к выступлению с плацдарма». Соответственно, с Даунинг-стрит уведомили прессу об ожидавшемся скоро — «буквально на днях» — наступлении на Порт-Стэнли. В понедельник, 23 мая, Нотт в ответ на откровенный натиск против своих командиров выступил с противоположными уверениями. «Не может идти и речи о том, чтобы давить на командование на месте и заставлять его выступать преждевременно», — известил он палату общин. После 25 мая, когда счет кораблям, потерянным оперативным соединением, составил пять единиц, Тэтчер сама повторяла ту же фразу на встрече с женщинами тори. И все же, по мере течения недели нетерпение росло — и росло со всех сторон. Члены парламента, журналисты и в особенности радио и телевидение, старавшиеся отвечать чаяниям жадно пожиравших их программы слушателей и зрителей, — все ждали быстрейших действий. За отсутствием их они пускались в рассуждения и высказывали предположения. Программа «Ночь новостей» Би-би-си превратилась в полуночный семинар, где эксперты в области обороны, некоторые из которых недавно вышли в отставку из частей, находившихся теперь на Фолклендских островах, строили возможные предположения относительно действий войск там, рисовали карты и моделировали ситуации. И все же почему, почему ничего не происходило? Чиновник из секретариата кабинета министров вспоминал: «В тот момент военный кабинет находился в состоянии, близком к панике — министры впадали в отчаяние не из-за ролей второго плана, которые им приходилось играть, а из-за невозможности скрыть разочарование, испытываемое ими по поводу, казалось бы, необьяснимого бездействия Томпсона».

Планы прорыва с берегового плацдарма на севере по направлению к Тил-Инлету и Порт-Стэнли и на юг — к Гуз-Грину обсуждались в военном кабинете в среду утром, и корреспондентов-лоббистов заверили: «Ждите скорых новостей о наступлении британских сухопутных сил». А уж те не поленились раззвонить об этом. Как говорил позднее сэр Фрэнк Купер, беда заключалась только в наличии фактически всего двух направлений для наступления. Поскольку Гуз-Грин представлялся наиболее вероятным, новость, можно сказать, указывала путь. Утром следующего дня, 27 мая, радиокорреспондент Би-би-си, Кристофер Ли, получил подтверждение из уст высокопоставленного члена оперативного штаба, который поведал журналисту, что наступление уже идет, а потому он не видит необходимости сохранять тайну. Премьер-министр собиралась объявить об этом в палате общин во второй половине дня. Новость была озвучена в 1 час пополудни и разнеслась по всему миру. Тэтчер известила палату общин, что «британские войска начали продвижение с плацдарма в районе Сан-Карлоса». Любой, кто пристально следил за событиями, мог безошибочно предугадать направление атаки.

В то время 2-й батальон парашютистов еще шагал в направлении к месту ночного бивуака у Камилла-Крик. Должностные лица Министерства обороны, так остро не желавшие всполошить известиями аргентинцев из страха, как бы те не перебросили подкрепления на юг, теперь оказались в крайне сложном положении — слово, как известно, не воробей. Они его и не поймали. К вечеру в СМИ уже открыто высказывали предположения о цели наступления: задача ясна — взять Гуз-Грин, о чем в ту же ночь вещала зарубежная служба Би-би-си, волна которой принималась на Фолклендских островах.

Вновь британская военная и политическая машина продемонстрировала неспособность сохранять конфиденциальность — держать в тайне решения в ходе ожесточенной политической войны. Как высказался сэр Генри Лич: «Никто из нас не располагал каким-либо опытом современной войны в свете современных технологий СМИ». И все же операция в Гуз-Грин совершенно однозначно являлась результатом политического нетерпения. Как хунта в Буэнос-Айресе перед вторжением, британские политики после потерь 25 мая нуждались в известиях о неких успехах — слишком нуждались, чтобы помнить об осторожности, соблюдение каковой они так часто рекомендовали другим. При прессе, не ведавшей ни грамма самодисциплины и сдержанности, никак не скажешь, будто на домашнем фронте Британия показала себя высоко. О победе при Гуз-Грине сообщили фактически не ранее 10 часов вечера в пятницу. Парламент отправился на каникулы по поводу праздника Троицы, временно накормленный успехом.

***

Имея за спиной Гуз-Грин, премьер-министр вновь почувствовала жаркое дыхание международного давления. Узнав о предпринятой войсками Британии неделю назад высадке, Совет Безопасности ООН немедленно открыл дебаты. Парсонз отразил несколько попыток призыва к прекращению огня, высказанных рядом государств, в том числе Панамой, Японией и Ирландией. В конечном счете участники прений сошлись на принятии очередной резолюции (номер 505), каковая и прошла голосования в среду (26-го числа). Она не диктовала введения режима прекращения огня, а только призывала стороны к сотрудничеству с генеральным секретарем «с намерением положить конец текущим военным действиям». Резолюция также содержала обращение к генеральному секретарю с просьбой возобновить усилия на пути мира, «принимая во внимание подход, обозначенный в заявлении от 21-го мая». Первоначально фраза начиналась: «в соответствии с подходом…», но формулировку оспорил Парсонз, поскольку в таком виде документ предполагал бы согласие Британии на администрацию ООН, отчего Лондон отказался. Там не хотели позволить никаких намеков на возможность принудить Британию к возврату к компромиссам, на которые она соглашалась пойти до высадки десанта. Тогда Уганда выступила с предложением сойтись на варианте «принимая во внимание», и совет единодушно проголосовал за резолюцию. Она оставляла де Куэльяру всего семь дней на достижение установления режима прекращения огня — он решительно возражал против таких временных ограничений. «Совет Безопасности связывает мне руки», — ворчал генсек.

Вторая неделя пребывания оперативного соединения на Фолклендских островах открылась новыми голосами с призывами к Британии проявить сдержанность, или — по выражению Александера Хэйга — «великодушие победителя». Данный момент совпал с прибытием в Лондон папы римского Иоанна Павла и с серией страстных призывов к миру из уст понтифика. «Размах и ужас современных войн, — обратился он к собранию верующих в покрытом неизлечимыми ранами войны городе Ковентри [443] , — делает их совершенно неприемлемыми как средство разрешения противоречий между странами». Визит папы здорово разбавлял информационное поле с новостями о боях и вызвал фонтаны радости у католического сообщества Британии. Пусть все это казалось бесконечно далеким от сути вопроса, но тем не менее укрепляло ощущение, будто Британия сделала выбор и дальнейшее кровопролитие ничего не изменит.

443

В 1940–1942 гг. английский город Ковентри, один из крупных центров авиационной промышленности Великобритании, 41 раз подвергался бомбовым налетам Люфтваффе (германских ВВС), что практически превратило его в руины; при этом наиболее разрушительной оказалась самая первая бомбардировка, проведенная в ночь с 14 на 15 ноября 1940 г. (с 19.24 до 6.00) силами 437 немецких самолетов, которые сбросили на Ковентри 56 тонн зажигательных бомб, 394 тонны фугасных бомб и 127 парашютных мин, в результате чего в городе были уничтожены 4330 домов и три четверти всех фабрик и заводов, а также убиты 554 и ранены 865 чел. — Прим. ред.

Теперь, как и на всем протяжении конфликта, этакое застенчивое представление британской пропагандой войны как серии наполовину секретных триумфов сослужило интересам Британии скверную службу. Для военного кабинета и для аргентинцев борьба оставалась вполне равной — сбалансированной. В глазах командования на местах событий и в Нортвуде, концепция британского великодушия являлась совершенно неприемлемой в отношении битвы, выигрыш в которой вовсе не обязательно казался им гарантированным. И все же в народе, да и в мире считали, что «это только вопрос времени, пусть и чертовски длительного».