Битва за Фолкленды

Дженкинс Саймон

Во вторник, 1 июня, военный кабинет вновь встретился для обсуждения вариантов договорного урегулирования. Позднее в ту же неделю премьер-министру предстояло отбыть на саммит западных стран в Версаль, где Британия, как ожидалось, окажется под давлением в отношении мирного разрешения конфликта. В «синьке», или черновом плане Министерства иностранных дел, подготовленном командой Паллизера, рассматривались различные возможности некой переходной администрации и конституционные варианты договорного урегулирования. Снова «вагон с оркестром» Министерства иностранных дел катил по рельсам «интернационализации» спора. Дипломатические линии сместились в Вашингтон, дабы вынудить Хэйга и Рейгана надавить на премьер-министра в Версале. Согласились даже поручить лорду Шэклтону достать с полки пропыленный фолиант выводов его комиссии в 1975 г. и доработать их в части вопроса экономики островов.

В Аргентине партия войны в итоге изрядно растеряла спесь. Члены хунты по несколько дней не показывались на публике. Военно-воздушные силы, ошеломленные потерями первых дней после британской высадки в Сан-Карлосе, стали объектом жесткой критики общественности за то, что позволили британским войскам создать плацдарм и спокойно укреплять его. Изменился

и тембр голоса официальной пропаганды, ежедневно пытавшейся убедить нацию в том, будто Аргентина выигрывает войну. После Гуз-Грина информационная политика стала все больше ориентироваться на подготовку народа к плохим, а не к хорошим новостям. В то же самое время хунта дала старт новому и отчаянному дипломатическому наступлению. Бригадир Мирет и адмирал Мойя, дипломатические «эксперты» хунты, вновь отправились из Буэнос-Айреса в Нью-Йорк с предложением о готовности Аргентины пойти на крупную уступку, где к ним присоединился приехавший из Вашингтона генерал Мальеа-Хиль. Теперь Аргентина изъявляла согласие принять версию последнего британского мирного плана — в сущности, отступить почти на 280 км — в обмен на установление над спорной территорией попечительства ООН. Мирет также обладал значительно расширенными полномочиями — данным ему директивой военных правом договариваться о разрешении ситуации с де Куэльяром, не прибегая к обращениям в Буэнос-Айрес за одобрением своих действий. На тот момент хунта почти списала Коста Мендеса со счетов. Снова местом сосредоточения деятельности аргентинцев сделались ООН и кабинеты Киркпатрик и Сорсано. Тут хунта вновь оказалась впутанной в междоусобную борьбу ключевых фигур внешней политики США.

Известия о серии выпадов между Хэйгом и Киркпатрик на предшествующей неделе просочились в прессу, сделавшись достоянием журнала «Ньюсуик». Посол при ООН обвинила Хэйга в «шашнях» с Лондоном, а сотрудников его ведомства назвала «бриттами в американской одежде». Она также добавила: «Почему бы не распустить Министерство иностранных дел США и не предложить формировать нашу политику британскому Министерству иностранных дел?» Не желая остаться в долгу, Хэйг прошелся (чего никогда не отрицал) по неспособности миссис Киркпатрик «в умственном и эмоциональном плане здраво рассуждать в отношении данного вопроса из-за ее тесных связей с латиносами». Разочарование Министерства иностранных дел США в деятельности Нью-Йорка, ставившего целью возможный призыв Совета Безопасности к прекращению огня, особенно усугублялось тем обстоятельством, что Хэйг проталкивал очередной план мирного урегулирования для представления отправлявшемуся в конце недели на саммит в Версаль Рейгану. Со своей стороны Киркпатрик 31 мая провела в беседе с Рейганом сорок минут, умоляя его вынудить Британию прекратить готовящуюся кровавую баню в Порт-Стэнли. По ее уверениям, если такое случится, взаимоотношения Вашингтона с латиноамериканскими странами будут подорваны на многие годы. Больше того, она не хотела выступления США заодно с Британией в части наложения вето на призыв к прекращению огня в конце недели. Уже не в первый раз Британии приходилось столкнуться лицом к лицу с двумя соперничающими мирными инициативами, исходившими с противоположного берега Атлантического океана.

Первой выступала резолюция Совета Безопасности, выдвинутая и поддерживаемая Испанией и Панамой. Голосование по ней назначалось на пятницу, 4 июня. Она призывала обе стороны «немедленно прекратить огонь», а генерального секретаря — дать старт выполнению резолюций 502 и 505 «в полном объеме». Для Британии такое было уже чересчур. По выражению Парсонза, «здесь отсутствовала прямая и неразрывная связь» между прекращением огня и отступлением Аргентины, а потому образовывалось широкое поле для уверток. Еще более важно — ссылка на резолюцию 505 возрождала концепцию администрации ООН, позаимствованную из британской «Белой книги», но к тому времени уже дезавуированную Британией. Соответственно, Парсонз собирался прибегнуть к наложению вето. Но важность момента отказа Британии в поддержке резолюции перебивала экстравагантность удивившего всех поведения американской делегации. Несмотря на не прекращавшееся до последней минуты давление со стороны Киркпатрик и Эндерса, — мол, и британского вето вполне хватит, а посему незачем наживать неприятности из-за его дублирования? — Киркпатрик получила от Хэйга указание поддержать британское вето. В последнюю минуту Стессел в Вашингтоне неожиданно признал силу аргументов Киркпатрик. Хэйг дал одобрение в Париже, где начиналась Версальская встреча. Министру надо было выйти на разговор с Пимом, затем вернуться к Стесселу и, таким образом, обратно к Киркпатрик.

Сложный и неуклюжий процесс еще не завершился, когда США наложили свое вето на резолюцию. Затем Киркпатрик получила уведомление из Вашингтона, в котором ей предписывалось объявить, будто бы она воздержалась от вето, если бы ее известили своевременно. Что она и проделала. То было худшее из зол. Американцы ухитрились не вызвать удовольствия ни у кого и задеть всех. Самая хрусткая реплика Киркпатрик репортерам звучала впечатляюще: «Вы не понимаете, что происходит? Я сама не понимаю». Будто бы нарочно стремясь совсем посадить себя в лужу, никто из американских политиков, похоже, не уведомил о ситуации Рейгана до того, как тот оказался рядом с миссис Тэтчер в Версале во время следующего ланча. Она гордо молчала, пока толпа репортеров осаждала Рейгана, добиваясь от него объяснений подобным «шараханьям из стороны в сторону». Будучи в неведении относительно предмета вопроса, президент лишь произнес уклончивое: «Вы поймали меня далеко-далеко оттуда».

Второй инициативой являлся «план из пяти пунктов» от Рейгана, официально переданный Тэтчер в Версале 3 июня. Данная схема урегулирования, разработанная Министерством иностранных дел США в сотрудничестве с коллегами из внешнеполитического ведомства в Лондоне, представляла собой попытку рассматривать кризис Фолклендских островов в международном контексте. Цель состояла в привлечении неких государств как третьей стороны для миротворческой операции после отступления Британии и Аргентины. Уже шли переговоры с Ямайкой, Бразилией и, вероятно, с другими латиноамериканскими странами. Хэйг уверил британцев в готовности США в таких обстоятельствах тоже принять участие: важная гарантия против «ползучего аргентинского суверенитета» в глазах Лондона.

Разговоры о мире обнажили многие старые раны в военном кабинете. После взятия Гуз-Грина и прибытия генерала Мура с подкреплениями в виде 5-й бригады у министров создалось мнение, будто Порт-Стэнли падет от одного короткого и хлесткого удара. Однако командование сухопутных сил, как выяснялось, вновь связывали трудности тылового обеспечения в деле переброски живой силы и боеприпасов через Восточный Фолкленд. Когда британцы закрепились на позициях вокруг Стэнли, Левину оставалось утешаться только тем фактом, что, с переходом руководства войсками в руки Мура, министры не смогут больше жаловаться на неадекватность уровня командования. Начальники штабов буквально утопили военный кабинет в тактических брифингах, объясняя, почему взятие очень хорошо охраняемого города без гражданских потерь и с минимальным уроном у военных выльется в продолжительную и до боли кропотливую операцию. «Полагаю, министры несколько устыдились из-за своего поведения после Сан-Карлоса», — заметил один чиновник, а некий министр из военного кабинета признался: «Мы учились на своем опыте: раньше мы ждали быстрой победы, но теперь стали с большей готовностью прислушиваться к советам военных».

В данном контексте новые шаги по направлению к мирному урегулированию не имели и малейшего шанса на успех. Безусловно, ведомственные интересы в предотвращении битвы за Порт-Стэнли вполне заслуживают права называться значительными: как Министерство иностранных дел, так и Министерство обороны наряду с начальниками штабов хорошо осознавали неизбежность тяжелых потерь в предстоящем сражении, а также степень ущерба, каковым в долгосрочной перспективе грозило оно любым надеждам на итоговое разрешение кризиса вокруг Фолклендских островов. Военная победа, казавшаяся недавно единственным путем к свету в конце тоннеля в фолклендском вопросе, теперь, похоже, сулила удлинить этот тоннель. Для министров вроде Нотта и Пима казалось приемлемым все, лишь бы не пришлось дислоцировать на спорной территории постоянный британский гарнизон и держать ухо востро перед неизбежными поползновениями аргентинцев с материка. Если Британия изъявляла готовность принять администратора ООН до начала войны на суше, не лучше ли будет согласиться на сей вариант теперь, дабы избежать дальнейших людских потерь?

Американский военный историк, Фред Икл (которому случилось служить заместителем секретаря в Пентагоне в пору Фолклендской войны), отмечал, что момент неизбежной победы или поражения часто есть самый иррациональный аспект любого конфликта [444] . Те, кто вот-вот проиграет, призывают свои войска предпочесть «погибнуть с честью», но не допустить стыда принятия поражения за столом переговоров (приказы обычно исходят из находящихся в безопасности штабов). Те же, кто стоит на пути к победе, убеждают своих в том, что «кровь наших павших на войне» велит не давать никакой пощады врагу и отказать ему в какой бы то ни было возможности компромисса. Подобное применимо к ограниченной войне в той же мере, как и к глобальной. Отказывающийся от переговоров во время битвы, как заметил в ходе Корейской войны Омар Брэдли, «перескочит от сравнительно малого конфликта к куда большему тупику, заплатив еще более высокую цену». Точно следуя представленному выше мрачноватому сценарию действий, генерал Галтьери приказал своим войскам на Фолклендских островах «сражаться до последнего солдата». По его заявлению, сражению за Порт-Стэнли суждено было стать лишь одной из битв в долгой войне. Между тем 6 июня Сесил Паркинсон выступил по британскому телевидению и поведал зрителям, что «после высадки десанта в Британии произошла радикальная смена настроений». По его словам, «аргентинцам не будет места на этих островах или в тамошней новой администрации». Ни о каком вопросе совместного суверенитета не может быть и речи. «Мы должны приготовиться удержать вновь обретенное». Иначе говоря, пользуясь широко цитируемыми британской прессой словами сержанта-знаменщика, участвовавшего в боях за Фолклендские острова: «Если стоило воевать за них, то стоит и удерживать». Поступательное ужесточение позиции Британии по мере продолжения войны на суше вело ее к очередной неделе мучительной агонии и смертей. Оно в конечном счете не позволило достигнуть длительного решения проблемы Фолклендских островов, явившегося бы частью плодов победы.

444

Every War Must End («Каждая война должна закончиться»), Колумбия, 1971 г.

15

ТРИУМФ НА ГОРЕ КЕНТ, ТРАГЕДИЯ В ФИЦРОЕ

«Высадка морского десанта — это вам не битва на европейской равнине».

Солдат Королевской морской пехоты в Фицрое

Победа 2-го батальона Парашютного полка при Гуз-Грине неизмеримо подняла моральный дух сухопутных сил. После многих дней проволочек они достигли очевидного успеха, заявив аргентинцам о своей совершенной готовности отвоевать у них Фолклендские острова любой ценой и любой кровью. Как бы там ни было, битва развеяла существовавшие у британцев надежды запугать и одолеть неприятеля с помощью лишь демонстрации военных мускулов. Тогда словно бы сложилась образцовая схема, применимая ко всем действиям на протяжении оставшегося периода войны: какую бы позицию ни занимали аргентинские защитники, для разгрома противника требовался упорный и последовательный натиск. Британское командование утратило весь энтузиазм в отношении шансов на успех подготовленного на скорую руку и проведенного без должной поддержки наступления на врага в Порт-Стэнли. Бригадир Томпсон и его штаб считали крайне важным обеспечить каждый батальон артиллерийским прикрытием с максимально возможным количеством боеприпасов — вероятно, около 500 выстрелов на каждое орудие. Ведение боев за Гуз-Грин несоизмеримо облегчилось бы, имей 2-й парашютный более сильную огневую поддержку. Ошибку ни в коем случае нельзя было повторить. Но вертолет «Си Кинг» обладал способностью нести за раз не более 60 снарядов на ствол. Передвижение четырех батарей из шести артиллерийских орудий каждая вместе с боеприпасами через весь Восточный Фолкленд для битвы с противником на его основных позициях представляло собой огромную по сложности задачу. Это и в самом деле стало главной проблемой тылового обеспечения в течение оставшегося времени боевых действий, каковая только возросла с прибытием на поле сражения 5-й бригады.