Битва за Карелию. Арка в скале. Том 2
Шрифт:
— Ну, сделаешь им, например, паровую машину, — подсказал Ануфриев.
— Да я же не механик. Вообще не мастер. Руки у меня растут не из того места, как говориться. Что я там в прошлом изобрету? Да ничего. Я и таблицу Менделеева не помню. По химии вечно трояк получал в школе, — пробормотал Зимин.
— Значит воином заделаешься. Станешь там каким-нибудь рыцарем. Выиграешь турнир, женишься на принцессе, получишь замок и титул, да заживешь на славу, — подначил друга сержант.
— Да какой из меня рыцарь? Стрелять-то я умею, а вот фехтованием не владею. Это же, чтобы рыцарем стать, надо с малолетства клинковому
— Тогда станешь разбойником. Освоишь стрельбу из лука, да местным Робин Гудом будешь, — сказал Ануфриев, заканчивая разговор. Неожиданно со стороны палаточного лагеря показался раритетный начальственный автомобиль. Сержант замолчал, встал с валуна и отдал честь проезжающим, увидев внутри на заднем сидении Сомова и Васильева. А вот на переднем месте, рядом с водителем, сидел какой-то незнакомый человек в генеральской форме сорок первого года.
Глава 21
После боя, который оба каменных великана вели весь день, оттесняя финнов все дальше на запад, их операторы, полковник Петр Мальцев и майор Василий Кудряшов, поставив великанов на подзарядку, отдыхали, снимая стресс рыбалкой возле реки Кусачей. Вызывая зависть колхозных рыбаков, военные ловили с новеньких деревянных мостков на двухметровые карбоновые спиннинги с катушками, доставленные из двадцать первого века. Бойцы притащили для них раскладные стулья, а на головы Мальцев и Кудряшов одели панамы от солнца, такие, как носили солдаты советской армии в Афганистане.
С приманкой не заморачивались. Ловили на блесну. Сильнее всего рыба в Кусачей клевала поутру и вечером, но и днем клев тоже был. Может, не такой интенсивный, но каждые десять минут то Мальцев, то Кудряшов вытаскивали какую-нибудь лососину от полуметра до метра. В реке рыбы водилось столько, что можно было ловить на блесну независимо от времени суток. Занимаясь рыбалкой, оба отставника-реконструктора, снова вернувшиеся в строй в качестве операторов боевых гранитных великанов, разговаривали и о делах.
— Мне Сомов сообщение послал по мысленной связи, что приехал на позиции нашего полка сам генерал Мерецков, — сообщил Мальцев.
— Хм, интересная личность. Читал я про него много чего. Неплохой, кстати, генерал. Представь себе, что это именно он организовал прорыв «Линии Маннергейма» в Зимнюю войну, — сказал Кудряшов.
— Да, насколько помню, он, вроде бы, убедил сначала Тимошенко, а потом и Сталина, что надо подтянуть тяжелую артиллерию, чтобы финские ДОТы крушить? — спросил полковник.
— Ну, да. Мерецков был в хороших отношениях с Тимошенко и заручился его поддержкой, как командующего всем Северо-Западным фронтом. Именно Мерецков настоял на применении тяжелых орудий, а Тимошенко его поддержал. Кстати, Мерецков придумал проводить разведку, просачиваясь малыми группами, и сумел, таким образом, определить критические точки в финской обороне, где надлежало применить «сталинские кувалды», — рассказал майор.
— А что еще про него помнишь? — поинтересовался полковник.
Кудряшов поведал:
— Он родился в 1897-м году, где-то в Рязанской губернии, в семье крестьян. С малолетства помогал отцу пахать. Окончил всего четыре класса, а потом отправили его родители в Москву, где он с двенадцати лет на заводе трудился. Там он рабочий политический кружок посещать начал. Так и примкнул к революционерам. Работая слесарем, доучивался в вечерней школе. Потом направили его на оборонный завод во Владимирскую губернию. Там он начал продвигаться по партийной линии, его выбрали секретарем большевистского комитета города Судогда и начальником штаба городских красногвардейцев. С этой должности он и начал воевать в Гражданскую, дослужившись до начштаба дивизии. Его, кстати, несколько раз ранили. Так что в тылу не сидел. В двадцать первом, кажется, окончил военную академию. Ну, и пошла у него карьера. За двенадцать лет поднялся до начштаба Белорусского военного округа. Там, между прочим, его непосредственным начальником был тот самый Иероним Уборевич, которого потом расстреляли по делу Тухачевского.
— Я помню про Мерецкова, что он в Испании воевал, — вставил Мальцев.
Кудряшов уточнил:
— Да, поехал он туда добровольцем в тридцать шестом. Тем самым не только избежал возможного ареста, но и получил ордена. Орден Красного Знамени дали ему за героизм при обороне Мадрида, за разгром Марокканского корпуса. А за то, что разгромил Итальянский корпус у Гвадалахары, Мерецков получил орден Ленина. Он вернулся из Испании в мае тридцать седьмого, когда уже вовсю в СССР шли аресты генералов. Но, Мерецкова Сталин в тот раз не позволил арестовать, и утвердил на должность замначальника Генштаба. Перед началом Зимней войны перевели его командовать Ленинградским военным округом, а потом, после того, как командир седьмой армии Всеволод Яковлев никаких успехов не добился, провалив наступление против финнов, вместо него назначили Мерецкова.
За прорыв «Линии Маннергейма» его наградили золотой звездой Героя Советского Союза, потом повысили до генерала армии, а в августе сорокового Сталин назначил Мерецкова начальником Генштаба. Вот только генерал не верил в Пакт о ненападении с Германией. А Сталин, судя по всему, на этот Пакт очень надеялся, убедив себя, что Гитлер не нападет. Мерецков же пытался доказать вождю народов, что он не прав. Ну, и лишился должности, а потом и на нары загремел. Вроде бы, Тимошенко помог ему выбраться, организовал передачу письма из Лефортово от арестанта к Сталину. А то сгнил бы в лагерях Мерецков, может даже и под расстрел попал. А так повоевал еще. Неплохо себя проявил, хотя, между прочим, генерал Власов, тот самый известный предатель, командир 2-й ударной армии, которую кинули блокаду Ленинграда прорывать, как раз под командованием Мерецкова служил на Волховском фронте.
— Да просто Сталину, как раз в тот момент, когда Мерецкова освободили, позарез требовались компетентные генералы. Потому что почти никто из тех, кто командовал фронтами в первые месяцы войны, не сумел эффективно противостоять немцам. Большинство действующих генералов обделались летом сорок первого. Павлова, командовавшего Западным фронтом, даже расстреляли. Вот Сталину и пришлось срочно перетасовать кадры, вспомнив о тех из генералов, кого арестовали по доносам. Не только одного Мерецкова тогда выпустили, а несколько десятков других военачальников освободили. Сталин не был дураком, он же на самом деле считал, что кадры решают все, — вставил Мальцев.