Битва за Карелию. Арка в скале. Том 2
Шрифт:
Поликарп проникся к Аркадию Игоревичу большим уважением, потому что профессор действительно разбирался не только в науке, а охватывал своим разумом многие сферы жизни. Несмотря на то, что Игнатов прибыл из будущего, Нечаев находил в нем все задатки старого русского интеллигента. Его великолепное образование, сила и широта мысли чувствовались во всем. Имел Аркадий Игоревич и обширные познания в сельском хозяйстве, отлично знал историю, прекрасно понимал потребности людей и производства. А, самое главное, не был он ни бюрократом, ни демагогом. Не требовал Игнатов с подчиненных никаких лишних бумаг и отчетов, а к людям относился по-доброму. Что же касается коммунистических идей, то профессор Нечаеву с глазу на глаз говорил, что из идей этих надо брать только самое лучшее,
Ведь община учитывает желания и образ жизни самих крестьян. Да и никакие деньги внутри общины не нужны, потому что развитая сельская община сама себе вырабатывает все необходимое, сама выращивает урожай, сама себя кормит, сама себе заготавливает дрова на зиму, сама за себя отвечает, да и безопасность обеспечивает сама себе, ведь любого преступника осуждают в деревне всем миром. За деньги, наверное, стоит только продавать излишки городским. И то только ради того, чтобы покупать на вырученные средства необходимый сельскохозяйственный инвентарь, да все то, чего может не хватать в деревне. А деньги ради обогащения общинникам даже вредны, потому что породят социальное расслоение и зависть. Да и где эти города с городскими жителями? На новой территории до них пока еще очень далеко. Сначала ставилась задача хотя бы село заново отстроить, чтобы успеть переселить людей из пещер в дома до наступления зимы.
Вот только Поликарп волновался, что партийный актив может не одобрить построение хозяйства нового типа. Да и могут не утвердить партийцы его председателем. Ведь сам Нечаев был беспартийным. Но, как понял Поликарп, беспартийным был и Игнатов. И на содействие профессора в утверждении своей кандидатуры Нечаев очень надеялся. Большевики считали, что крестьянин обязан становиться пролетарием, наемным рабочим, лишенным собственного хозяйства, который будет ходить на поле или на ферму, как на обычную работу, делая там лишь то, что прикажет начальник. А, отработав свой трудодень, не будет волноваться за результаты собственного труда. Но, такой большевистский подход разрушал саму основу взаимоотношений крестьян с матерью-землей. В колхозе терялась не только заинтересованность рядового труженика в конечном результате, но и возникало наплевательское отношение к общественной собственности, к сельскому инвентарю и даже друг к другу.
Строить все отношения на селе, пытаясь насаждать жесткую и даже жестокую дисциплину Нечаев и Игнатов считали неправильным. Ведь русский крестьянин по натуре этой дисциплиной никогда и не обладал. И насаждать ее силой означало ломать людей и их традиционный уклад жизни через колено. Если община несла в себе определенный образ жизни, то колхоз представлял собой просто предприятие с начальством. По сути, колхоз олицетворял собой победу бюрократии над традиционными ценностями сельчан. Вот потому, как говорил Игнатов, и последовал потом развал всех этих колхозов. Профессор из будущего точно знал, что колхозы в том виде, как их организовали при Сталине, не имеют исторической перспективы. И потому надо внедрять новые формы хозяйствования на селе, социальные и даже социалистические по сути, нацеленные на удовлетворение потребностей самих сельчан, взяв за основу именно традиции русского крестьянства.
У новых каменных бойцов имелось заметное преимущество. Они управлялись гораздо легче, чем огромные великаны. Если управление великаном требовало поглощения всего внимания оператора, словно бы он действительно находился внутри гранитного исполина и сам вел бой, то управление меньшими каменными бойцами частично брала на себя боевая программа Живого Камня, обеспечивая некий базовый «автопилот», действительно позволяющий управлять этими бойцами, словно юнитами в компьютерной игре. Им можно было ставить задачу, и они послушно следовали ей, не отвлекаясь ни на что другое, но, в то же время, самостоятельно вовремя
Потому, подполковник Сомов имел возможность выйти из этой «игры» в любой момент. Что он и сделал, едва получив сообщение от Васильева по телепатической связи, которой обладали все, кто прошел Подключение к Живому Камню. Передав командование своим юнитом и взводом каменных бойцов майору Синельникову, Сомов вышел из центрального поста, вызвал свой дежурный уазик и быстро подъехал по каменистому пляжу к пещерам, где уже майор поджидал его в компании незнакомого капитана, прибывшего из сорок первого года. Представившись начальником полигона, он сразу присоединился к трапезе. Едва он присел за стол, как моложавая крестьянка приятной наружности сразу поставила перед ним порцию обалденной ухи из жирного лосося.
Сомов обратил внимание, как приезжий капитан косится на его форму майора Госбезопасности, в которой он сам уже привык разгуливать по новой территории. Видимо, парень хотел расспросить о многом, но в присутствии подобного начальника оробел и потому молчал. Впрочем, это было и к лучшему, потому что Сомов сумел спокойно доесть вкуснейший рыбный суп почти до конца, перед тем, как в пещеру прибежал сам старлей Костюкевич, чтобы доложить важную новость. Только что майор Романенко сообщил по проводной связи о прибытии генерала Мерецкова. Недолго думая, Сомов и Васильев в компании штабного капитана направились к трофейному немецкому автомобилю. Ну, не встречать же такого важного человека на грязном уазике?
Глава 19
Утомленный дорогой, Мерецков осматривал местность вокруг поста. Вдоль шоссе в этом месте все трупы уже похоронили, а разбитый транспорт убрали. Только некоторые воронки от авиабомб еще не засыпали. Насмотревшись на трагические картины по дороге, генерал вспомнил зимнюю войну с Финляндией, когда он командовал той же самой седьмой армией. В тот раз армия не отступала, а, наоборот, шла в наступление, преодолевая на Карельском перешейке мощные укрепления «Линии Маннергейма». И Мерецков в тот раз тоже выезжал на передовую в 123-ю стрелковую дивизию, которой командовал полковник Алябушев. В сильные декабрьские морозы красноармейцам приходилось отогреваться в землянках, оборудованных печками. И все равно, многие бойцы получали обморожения. Ведь наступление из-за неподходящих погодных условий никто не отменял. Наоборот, Сталин торопил с зимним наступлением.
В середине декабря 123-я дивизия пыталась сходу штурмовать высоты в районе Суммаярви. Но, дело продвигалось с трудом. Танки застревали на финских надолбах и глохли на морозе, а пехота путалась в рядах заграждений из колючей проволоки и попадала под огонь вражеских пулеметов, установленных финнами не только в бетонных дотах, но и в отдельных стальных бронеколпаках. Героическими усилиями красноармейцы сумели пробиться на ключевую высоту, но были выбиты оттуда вражескими артиллеристами и минометчиками, а рота, сумевшая все-таки ворваться в финские укрепления, быстро оказалась в окружении. Почти весь ее личный состав погиб.
Тогда Мерецков принял решение лично прибыть на позиции 123-й дивизии, чтобы попытаться организовать штурм важной высоты более грамотно. Но, в тот раз он следил за боем с наблюдательного пункта, смотрел в стереотрубу с расстояния почти в километр, а потому всех тех ужасов с раздутыми телами покойников вблизи, конечно, не видел. Снега тогда навалило очень много, и лишь свежая кровь бойцов на этом снегу говорила о потерях, а тела погибших быстро скрывал снег.
В тот раз Мерецкову все-таки удалось прорвать почти неприступные финские укрепления. Чтобы выявить расположение противника и вражеские огневые точки, он приказал проводить разведку боем малыми группами прежде, чем начинать массированные атаки. И эта тактика оказалась верной. Вскоре этим способом выявили точное расположение финских бетонных укреплений. В одном только Суммаярви их оказалось полсотни. И расположены все огневые точки противника были таким образом, чтобы перекрывать друг друга огнем, сильно затрудняя возможности атакующих. Но, в лоб тогда штурмовать и не стали.