Битва за Рим (Венец из трав)
Шрифт:
– Я согласен, Луций Корнелий, – заявил Метелл Пий Поросенок, который прискакал из Эзернии, едва только услышал о том, что вытворяет в Риме Сульпиций. Он уже успел переговорить с Катулом Цезарем и Сцеволой. Метелл раздраженно потряс кулаками: – Если бы эти глупцы одалживали только у людей своего круга, они могли бы рассчитывать на прощение долгов, по крайней мере в настоящее время! Но мы попались в собственную ловушку. Сенатор, нуждающийся в деньгах, слишком мало заботился бы о том, чтобы вернуть свой долг другому сенатору. И потому он отправлялся к худшему из ростовщиков.
– Я все еще не понимаю, почему Сульпиций набросился на нас за это? – капризно
– Марк Антоний, мы можем никогда не узнать причину, – ответил Сулла с большим спокойствием, – сейчас это даже неважно – почему. Намного важнее то, что он это сделал.
– Да, но как мы сможем избавить изгнанных сенаторов от долгов? – забеспокоился Поросенок.
– С помощью фонда, как мы уже договаривались. Необходимо создать комитет по управлению этим фондом, а Квинт Лутаций мог бы стать его председателем. Не существует такого должника-сенатора, который бы имел наглость что-то утаить от него.
Мерула, фламин Юпитера, хихикнул, с виноватым видом прикрыв свой рот.
– Я извиняюсь за свое легкомыслие, – проговорил он дрожащими от смеха губами, – но если бы мы были более благоразумными, то постарались бы избежать ужасного зрелища… Луция Марция Филиппа стали бы вытаскивать из долгового болота – вы только представьте себе! Мало того, что его долги больше всех остальных, вместе взятых, но, заплатив их, мы бы не увидели его в Сенате. Я думаю, что если мы о нем случайно забудем, то последствием такого поступка станут лишь мир и спокойствие.
– Да, мысль замечательная, – вежливо согласился Сулла.
– Ты беспокоишь меня, Луций Корнелий, своей политической беспечностью, – возмутился Катул Цезарь. – Не имеет значения, что мы думаем о Луции Марции. Факт остается фактом: он – представитель древней и знаменитой фамилии. Его пребывание в Сенате должно быть сохранено.
– Ты прав, разумеется, – вздохнул Мерула.
– Тогда решено, – сказал Сулла, слегка улыбаясь. – Что касается остального, то мы можем только ждать развития событий. Кроме того, я думаю, что настало время сократить период feriae. В соответствии с религиозными правилами законы Сульпиция уже более чем недействительны. И у меня зародилась мысль, что нам надлежит позволить Сульпицию и Гаю Марию думать, будто они выиграли, а мы бессильны.
– Но мы действительно бессильны, – заметил Антоний Оратор.
– Я в этом не убежден, – отозвался Сулла. Он повернулся к младшему консулу, очень молчаливому и мрачному. – Очень сожалею, Квинт Помпей, но ты должен покинуть Рим. Полагаю, тебе следует взять все свое семейство и отправиться на морское побережье. И не делай секрета из того, что ты уезжаешь.
– А что должны делать остальные? – испуганно спросил Мерула.
– Вы вне опасности. Если бы Сульпиций хотел устранить Сенат путем уничтожения его членов, он мог бы сделать это еще вчера. К счастью для нас, он предпочитает действовать более законными средствами. Кстати, в долгах ли наш городской претор? Впрочем, это не имеет значения. Курульный магистрат не может быть выселен из его помещения, даже если сам претор выдворен из Сената.
– Марк Юний совершенно не имеет долгов, – сообщил Мерула.
– Хорошо, с этим ясно. В таком случае он должен приступить к управлению Римом в отсутствие консулов.
– Обоих? Не говори мне, что ты тоже собираешься покинуть Рим, Луций Корнелий, – ошеломленно вскричал Катул Цезарь.
– У меня есть пять легионов пехоты и две тысячи кавалерии, находящихся в Капуе в ожидании своего командира, – ответил Сулла. – После моего поспешного отъезда пойдут слухи. Я должен всех успокоить.
– Ты действительно политически беспечен! В такой серьезной ситуации один из консулов должен оставаться в Риме!
– Почему? – недоуменно вскинул брови Сулла. – Рим не управляется в настоящий момент консульской администрацией, Квинт Лутаций, Рим принадлежит Сульпицию. И я хочу, чтобы он убедился в этом.
Все выслушали это заявление, не смея пошевелиться. Вскоре встреча была завершена, и Сулла, не мешкая, отправился в Кампанию.
Он спешил, мчась верхом на муле без всякого эскорта, прикрыв голову шлемом и опустив ее как можно ниже. Вдоль всего пути его следования народ бурно обсуждал действия Сульпиция и гибель Сената; эти новости распространялись почти так же быстро, как известия о резне в провинции Азия. Поскольку Сулла выбрал путь по Латинской дороге, он пересекал лояльные Риму районы и, прислушиваясь к разговорам, вскоре понял: одни рассматривают Сульпиция как италийского агента, другие – как агента Митридата, и никто не был в восторге от того, что Рим остался без Сената. И хотя магическое имя Гая Мария также было на слуху, консерватизм сельских жителей заставлял их скептически относиться к способности полупарализованного старика принять командование в новой войне.
Неузнаваемый, Сулла спокойно предавался беседам на различных постоялых дворах, где останавливался по пути. Своих ликторов он оставил еще в Капуе и был одет как обычный путешественник.
И всю дорогу, трясясь на муле, он непрерывно думал, и его мысли, вращаясь и кружась, рассыпались, не в силах найти для себя логическое завершение. Лишь в одном Сулла был уверен: он поступает правильно, возвращаясь к своим легионам. А эти части сознавали себя его легионами, по крайней мере четыре из них. Сулла возглавлял их почти два года, и именно они присудили ему венец из трав. Пятым был кампанский легион, которым командовал сначала Луций Цезарь, потом Тит Дидий и затем Метелл Пий. Почему-то, когда пришло время выбирать пятый легион, чтобы повести его с собой на Восток против Митридата, Сулла вдруг воспротивился собственной оригинальной мысли откомандировать легион Мария у Цинны или Корнута. «А теперь я очень рад, что в Капуе нет легиона Мария», – подумал он.
– Как же это сложно – быть сенатором, – говорил надежный помощник Суллы Лукулл. – Обычай требует, чтобы все сенаторские деньги были вложены в землю и имущество, и кто же позволит деньгам бездельничать? Отсюда становится совершенно невозможно иметь достаточно свободных денег, когда сенатор вдруг испытает в них нужду. Мы слишком привыкли залезать в долги.
– Сам-то ты в долгах? – спросил Сулла, думая о чем-то другом.
Как и Гай Аврелий Котта, Луций Лициний Лукулл был буквально вынужден стать сенатором, после того как Сулла дал цензорам публичный пинок под зад. Ему, кстати, было всего двадцать восемь.
– У меня долгов на сумму десять тысяч сестерциев, – спокойно ответил Лукулл, – однако я надеюсь, что мой братец Варрон узнает об этом. Равно как и о событиях, происходящих в Риме. Он единственный, у кого сейчас есть деньги. Я прилагал все усилия, но благодаря моему дяде Метеллу Нумидийскому и моему кузену Пию мне придется столкнуться с сенаторским цензом.
– О, будь спокоен, Луций Лициний! Когда мы отправимся на Восток, в нашем распоряжении окажется все золото Митридата. Этим-то золотом мы и расплатимся со всеми.