Битва за Рим (Венец из трав)
Шрифт:
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду! – обиженно воскликнула Юлия.
– Послушай, Юлия, – зарычал Сулла, – ведь ты жена Гая Мария, и никто не знает его лучше, чем ты. Он тщательно организовал ряд событий, которые, как он думал, принесут ему командование в войне против Митридата; он поощрял законотворческую карьеру человека, который вознамерился разрушить установленный порядок вещей; он превратил Форум в руины и стал причиной смерти сына консула Помпея Руфа – не говоря уже о сотнях других!
– Но я ведь не могу его контролировать. – Юлия опустила
– Его разум помутился, – заявил Сулла.
– Нет, Луций Корнелий, он в своем уме!
– Тогда это не тот человек, которого я знал.
– Он хочет только одного – воевать с Митридатом!
– Ты в этом уверена?
– Я думаю, он вполне мог бы остаться дома и доверить ведение этой войны тебе. – Юлия вновь прикрыла глаза.
Они услышали, как входит великий человек, и замолчали.
– В чем дело? – спросил Марий, как только появился в дверях. – Что привело тебя сюда, Луций Корнелий?
– Битва на Форуме, – ответил Сулла.
– Это было неосмотрительно.
– Сульпиций и поступает неосмотрительно. Он не оставил Сенату иного выхода. Нам пришлось бороться за свое существование единственным способом – мечом. Квинт Помпей-младший мертв.
– Ужасно! Но я и не представлял себе, чтобы его сторона одержала победу. – Марий невесело улыбнулся.
– Ты прав, они действительно проиграли. Но это лишь означает, что в конце долгой и жестокой войны – и накануне еще одной, не менее долгой и жестокой – Рим стал слабее почти на сотню молодых отважных бойцов.
– Ты говоришь, накануне еще одной войны, жестокой и долгой? – благодушно переспросил Марий. – Но это же чушь, Луций Корнелий! Я разгромил бы Митридата за один сезон.
Сулла почувствовал себя усталым.
– Гай Марий, ну почему ты не можешь понять, что у Рима нет денег? Рим – банкрот! Мы не можем позволить себе держать на полях сражений двадцать легионов! Война против италиков повергла нас в безнадежные долги! Казна пуста! И даже великий Гай Марий не сможет разгромить такую мощную армию, как у Митридата, за один сезон, если у него будет всего лишь пять легионов!
– Но я могу заплатить за несколько легионов сам, – заявил Марий.
– Как Помпей Страбон? – нахмурился Сулла. – Но когда ты оплачиваешь легионы сам, Гай Марий, они принадлежат тебе, а не Риму.
– Чепуха! Это означает всего лишь, что я предоставил свои средства в распоряжение Рима.
– Вот это – действительно чепуха. Это означает всего лишь, что ты предоставил средства Рима в свое распоряжение, – резко возразил Сулла, – ведь ты поведешь свои легионы!
– Иди домой и успокойся, Луций Корнелий. Ты огорчен утратой своего командования.
– Я еще не утратил своего командования, – резко отозвался Сулла и взглянул на Юлию. – Ты знаешь свои обязанности, Юлия из рода Юлиев Цезарей. Так выполни их во имя Рима, а не Гая Мария.
Она проводила гостя к двери, сохраняя невозмутимое выражение лица.
– Пожалуйста, не говори ничего больше, Луций Корнелий. Я не могу расстраивать своего мужа.
– Во имя Рима, Юлия, во имя
– Я жена Гая Мария, – произнесла она, открывая дверь, – и мой первый долг – это он.
«Ну, Луций Корнелий, ты зря старался, – говорил себе Сулла, пока спускался к Марсову полю, – он такой же сумасшедший, как пифийский оракул в приступе священного бешенства. Его никуда не допускают, ему ничего не позволяют, но его и не останавливают. И так будет продолжаться до тех пор, пока я не возьму на себя этот труд и не остановлю его».
Выбрав длинный кружной путь, Сулла направил стопы не домой, а к младшему консулу. Его дочь теперь стала вдовой – с новорожденным мальчиком и годовалой девочкой.
– Я просил моего младшего сына взять себе имя Квинт Пятый, – говорил младший консул, и слезы беспрепятственно катились по его лицу, – и, конечно, у нас остался сын моего дорогого Квинта, который тоже когда-нибудь станет консулом.
Корнелия Сулла не показывалась.
– Как моя дочь? – спросил Сулла.
– Ее сердце разбито, Луций Корнелий, но у нее есть дети, и это хоть какое-то утешение.
– Как это все ни печально, Квинт Помпей, – жестко сказал Сулла, – но я здесь не для того, чтобы рыдать. Поверь, я знаю, о чем говорю. В подобные моменты человеку не хочется заниматься ничем, что касалось бы внешнего мира. Я знаю это, потому что пережил утрату собственного сына. Но к сожалению, мир вокруг нас никуда не делся. Я вынужден просить тебя прийти ко мне завтра на рассвете. Мы должны посовещаться.
Затем Сулла, преодолевая крайнюю усталость, потащился вдоль края Палатина в свой собственный, такой красивый новый дом, где обеспокоенная новая жена встретила его слезами радости, увидев, что он цел и невредим.
– Никогда не беспокойся обо мне, Далматика, – сказал ей Луций Корнелий Сулла, – мое время не пришло. Я еще не выполнил того, что предначертано мне судьбой.
– Наш мир рушится! – вскричала она.
– Нет, пока я жив, – ответил Сулла.
Он спал долго и без сновидений, как спят обычно люди намного более молодые, чем он, и проснулся перед рассветом, совершенно не представляя, что ему следовало бы делать. Это опустошенное состояние никогда не беспокоило его раньше. «Я всегда поступаю лучше тогда, когда действую под диктовку Фортуны», – подумал Сулла и устремился навстречу наступающему дню.
– Если этим утром примут закон Сульпиция о долгах, число членов Сената сократится до сорока. Недостаточно для кворума, – уныло заметил Катул Цезарь.
– Но мы можем рассчитывать на цензоров, не так ли? – поинтересовался Сулла.
– Да, – ответил великий понтифик Сцевола, – ни Луций Юлий, ни Публий Лициний долгов не имеют.
– Тогда мы должны действовать, исходя из предположения, что Публию Сульпицию еще не пришла в голову мысль, что цензоры могут набраться мужества и пополнить собой Сенат, – продолжал Сулла. – Когда он поймет это, то предложит другой закон, не такой определенный. Тем временем мы попытаемся освободить наших изгнанных коллег от долгов.