Битвы за корону. Прекрасная полячка

Елманов Валерий Иванович

Казачья старшина, успев потомиться в остроге и вкусив все прелести тюремной жизни, разом закивали головами. Вот и чудненько. И я перешел к альтернативе: тяжелые работы, но на свежем воздухе и с нормальной едой. Притом продлятся они не более двух лет, а при условии досрочного их выполнения отпустят раньше. Разумеется, самим атаманам и сотникам и тут быть старшими, то есть в основном придется не работать, а командовать своими бригадами.

А по окончании работ тоже выбор. Если кто пожелает вернуться в Речь Посполитую, держать не стану, но пешим оборванцем и с пустым кошелем. Кому захочется конно, можно остаться подзаработать и на справную одежку, и на коня. Более того, если кто-то захочет вернуться к прежнему занятию хлебопашеством,

никаких возражений. Пустующей земли вокруг полно, дадена она будет в полную собственность, и над душой никаких дворян и шляхты. Знай себе трудись да плати налоги королеве. Или поступить на ратную службу к Марии Владимировне — такое тоже приветствуется. Причем станут они ходить под началом не у воевод-князей, но у такого же казака, и, сделав шаг в сторону, представил стоящего за мной Корелу.

Народ оживленно загудел. Донского атамана знали все, кто был с Дмитрием в Путивле. А я шутливо добавил, что и сам бы охотно пошел под его руку, да вот беда — чином не вышел.

— А враз нельзя? — раздались выкрики.

— Нет, — отрезал я. — Вначале мне надо увериться, что вы и впрямь готовы искупить свой грех перед православной Русью, а уж потом станем решать, кого брать, а с кем чуток повременить.

— А ежели сбегем? — нагло ухмыльнулся чубатый казак, стоящий за спиной атамана, но выше его чуть ли не на голову.

— Как звать-то тебя, будущий беглец? — миролюбиво осведомился я.

— Зборовский я, слыхал? Батюшка мой Самойло гетманом был на Сечи. А кличут люди добрые Александром, — показал он в задорной улыбке белоснежные и ровные, один к одному, зубы.

— Тогда худо твое дело, Александр Самойлович. Из-под Ревеля через всю страну навряд ли получится пройти незамеченным, а когда поймают, не миновать тебе острога.

— Эка невидаль, — ухмыльнулся он и горделиво вскинул голову. — Нас турки, как спымают, на палю саживают, и то ничего, кряхтим да терпим.

— Так ведь острог-то позже, — торопливо поправился я. — А до этого тебе, как клятву на кресте нарушившему…

Я чуть помедлил, прикидывая подходящую кару. Учитывая, что кол его не пугает, придумать нечто пострашнее затруднительно. Хотя… Ну-ка, ну-ка, если я тебя как Сапегу в Оденпе… Только его я отрубленными головами пугал, а тебя, милый… Это ж ты обычного кола не боишься, а если наказание не со смертью — с позором связать, что тогда в ответ запоешь?

— Мы ж не басурмане так по-зверски с людьми обращаться, — ласково улыбнулся я ему. — К тому ж у любого нашего стрельца иная паля имеется… между ног. И заново в острог ты попадешь лишь после того, как с десяток ратников тебя поочередно на свои колы насадят. А они, наголодавшись без женок, до-олго над тобой трудиться станут, да с превеликим усердием. Остальные же твои товарищи глядеть будут, каково оно — убегать. Правда, боюсь, имечко тебе придется сменить. Ну какой ты после этого Александр? Скорее уж Фекла или Агафья.

Ага, осекся, побледнел, стушевался, и ни слова в ответ. Значит, проняло, поверил, что стрельцы и впрямь на такое могут пойти. Вот и хорошо, мне того и надо. А я предложил всем еще раз подумать и дать мне завтра поутру ответ, кто чего решил.

Выбравших острог не оказалось вовсе. То, что и нужно. Теперь осталось распределить всех по уму. Но с этим проще. Две сотни самых смирных на вид я оставил здесь. Первым делом расчистка баррикад в Юрьеве, и пусть только попробуют отказаться. Ну а потом, когда закончат, помогут перестроить Домский собор, превратив его в православный храм Христа Спасителя. Все равно здание, как я выяснил, стоит полуразрушенным лет тридцать, а значит, никому не нужно или нет денег, а у меня для такого дела сыщется немножко серебра. А что? Основание у него о-го-го, да и стены весьма крепкие, так что подлатать обойдется куда дешевле, чем возводить заново.

Еще пару сотен я оставил в Оденпе, восстанавливать поврежденные Сапегой городские стены. Далее им предстояла работа в полуразрушенных ими же самими деревнях: восстановление домов, амбаров, овинов, бань и прочего. И в первую очередь деревня Хеллика — заслужил парень. Затем, если появится Световид и его люди, отстроить все для них, а потом и остальные деревни. Успеют к зиме — держать не стану, скатертью дорога. Нет — пусть вкалывают дальше.

Остальным, включая и пленных шляхтичей, предстоял путь к Колывани. Кроме раненых, разумеется. И… гетмана. Мы с ним покатили отдельно, сопровождаемые сотней гвардейцев. С ним и с Яном Сапегой. Правда, ротмистра по его просьбе везли в отдельной карете.

— Я понимаю, все равно придется смотреть ему в глаза, но пусть это случится позже, — попросил он меня, откровенно сознавшись, что ему стыдно. Но от подколки не удержался: — Впрочем, тебе, князь, этого не понять.

— Ну куда нам, дикарям, — охотно согласился я, усаживаясь в карету с Ходкевичем.

Я так увлекся разработкой плана по выводу гетмана из депрессии, что чуть не забыл отправить в Москву гонца с весточкой. Вспомнил о нем в самый последний момент, перед отъездом, да и то на мысль о столице меня навел иной гонец, польский.

Посланец короля, торопившийся к Ходкевичу и Сапеге, опоздал всего на сутки. И хорошо, что опоздал, поскольку он вез из Варшавы предупреждение. Мол, особых причин для беспокойства нет, ибо у князя Мак-Альпина, проведавшего об их наступлении и выехавшего навстречу, людишек мало, всего две с половиной тысячи. Для столь прославленных воителей такое количество невелико, однако Сигизмунд, держа слово, считает нужным заранее известить гетмана, дабы разгром князя обошелся малой кровью.

Получалось, мои враги в Москве не дремлют. И это полбеды, но мне очень не понравилось сообщение о моем гвардейском полку «численностью примерно в шесть хоругвей, [69] тоже взятом князем». Упоминание о нем резко ограничивало круг возможных стукачей до предела, а если призадуматься, то всего до одного. Узнай предатель об их отъезде не от меня, а заехав в Вардейку, он непременно увеличил бы число хоругвей до истинного количества, то есть до десяти. А тут шесть. Именно о шести сотнях я и говорил с Годуновым. Ну да, о шести. А потом, вернувшись из Вардейки, я не сообщил ему, что прихватил с собой еще четыре сотни Второго полка, — было не до того. Следовательно…

69

Хоругвью в Речи Посполитой называли не только знамена, но и небольшое войсковое подразделение. В XVI–XVIII вв. она численно равнялась примерно роте.

Нет-нет, подозревать в предательстве самого Федора абсурд. Об этом и речи быть не могло. Понятно, что он попросту проболтался. Но в силу своего положения он не мог трепануть лишнего первому встречному на торжище. Более того, навряд ли он и в Думе сообщил, что я беру всех своих людей. Да и в Опекунском совете, скорее всего, помалкивал. А вот Марине Юрьевне…

Странно. Вроде она поклялась на Библии больше не видеться с ним, а в подтверждение своих слов еще и икону поцеловала. И если учесть, что тайному гонцу из Москвы нужно время вначале добраться до Варшавы, а потом другому до Юрьева, получалось, нарушила она свою клятву на удивление быстро — в течение двух-трех дней после моего отъезда.

Я почесал в затылке, не зная, что и думать, но в конце концов решил не гадать, без толку. Проще вернуться к этому после возвращения в Москву. Тогда и разберусь. Хотя на краткий миг отчего-то мелькнула мыслишка бросить все и умчаться в столицу, но я отогнал ее. Во-первых, предательство уже случилось, во-вторых, беды оно не принесло, а в-третьих, побывать в Колывани мне необходимо.

Это мы собирались отправить свеев из Москвы обратно, причем несолоно хлебавши, но по весьма уважительной причине — неправильное обращение в грамотке. Но оказывается, они прибыли и к Марии Владимировне. Об этом я узнал от Засецкого, будучи уже в Юрьеве. Из-за них королева запретила своему воеводе отправлять из Колывани хоть одного стрельца, о чем Михаил Борисович и извещал Темира. И думается, что к обращению придраться у нее не получится, ибо оно составлено честь по чести, а если что-то не так, то, когда на твое государство наступает еще один враг с юга, обзаводиться вторым совершенно не хочется. Пес с ними, с пустыми формальностями, не до них.