Битвы за корону. Прекрасная полячка
Шрифт:
— Исповедаться бы тебе, — осторожно подсказал отец Исайя. — Исповедаться да причаститься. Я уж и отца Лазаря попросил, дабы он все подготовил.
— Успею, — упрямо отмахнулся Дмитрий. — Покамест кой-кто жив, и я поживу. Вот когда рассчитаюсь…
— Одно другому не мешает, — поддержал я архимандрита. — Исповедаются не одни лишь умирающие. Да и распоряжения тебе надо отдать на случай, если… — Я осекся. Очень уж жалобным был взгляд Дмитрия. Чтобы он не впал в уныние (бодрость духа тоже иной раз помогает удержаться и не скользнуть в могилу), пришлось переиначить концовку, и я, натужно улыбаясь, торопливо добавил: — Ну хотя бы для того, чтоб… сглазить.
Государь зло скрипнул зубами, но чуть погодя его взгляд смягчился, и он, усмехнувшись, еле заметно кивнул, соглашаясь, однако не преминул заметить:
— Ну разве токмо… костлявую обмануть… Тогда слушай… — Отец Исайя вновь открыл рот, но Дмитрий весьма красноречиво махнул ему рукой, чтоб не встревал, и продолжил: — А ежели не выживу я, тогда и власть вверяю… помянутому мною… престолоблюстителю… да князю… коего ныне… за превеликие заслуги… жалую титлой… думного боярина… А третьей с ними повелеваю быти императрице Марине Юрьевне до… рождения моего сына.
Я похолодел, ибо такого не предвидел, хотя, казалось, чему удивляться. Для зачатия ребенка, как известно, порою хватает одной ночи, а он их с Мариной имел несколько.
«Погоди-ка, — встрепенулся я. — Вроде бы в официальной истории эта дамочка не успела забеременеть. Впрочем, тогда свадьба состоялась в мае, а ныне в феврале. И вообще, кто теперь может хоть что-то утверждать наверняка?»
М-да-а… Ну ничего себе поворот, как сказал пьяный ямщик, вылетая из саней под откос. И что тогда получается? Выходит, всем станет заправлять эта пигалица, или как там ее, императрица? Да ее советники за полгода всю Русь так разворуют — ста лет не хватит, чтоб восстановить. Один папашка, который вечно в долгах, чего стоит. Не-эт, не пойдет. Надо бы напомнить о Годунове, имя которого, как наследника, должно прозвучать в случае, если на свет божий появится девочка.
Но получилось еще хуже. В ответ на мои слова Дмитрий небрежно отмахнулся, заявив, что он сердцем чувствует — родится сын. А если и дочь, все равно она тоже царского рода, а потому и в этом случае ничего не меняется.
— А до его рождения и опосля… покамест сын…
Я кашлянул, всем своим видом выражая сомнение. Дмитрий осекся, с укоризной покосился на меня и нехотя поправился:
— Пока дитя не войдет… в должные лета… править велю совету… И быть в нем тем, кого я помянул…
Я облегченно вздохнул. Нормально. Как польский воробышек ни чирикай, все равно окажется в меньшинстве. Но, оказалось, радовался рано, поскольку Дмитрий продолжил перечень состава опекунов:
— И быть в сем совете… ясновельможному пану… Юрию Мнишку, дабы… яко самому ближнему… родичу подобает… никому не давал в обиду… ни свою дщерь… ни своего внука. — И взгляд его, скользнув по мне, строго уперся в архимандрита. — Все ли слыхал?
Тот молча кивнул, вновь хотел встрять, наверное, напомнить об исповеди и причащении, но я успел первым, ибо кандидатура пана Мнишка меня не устраивала никоим боком, и торопливо выпалил первое из возражений, которое пришло на ум:
— Не слишком ли много иноземцев? Может, вместо Мнишка назначить кого-то из своих русских родичей?
— Верно, — согласился Дмитрий, похвалив меня. — Чтоб никто не попрекнул… будто я ляхам власть… над Русью передал… Пущай помимо вас и пана Юрия…
«Все-таки оставил», — скрипнул я зубами, лихорадочно прикидывая новые доводы для его удаления, но от сказанного в следующую минуту Дмитрием вообще впал в ступор.
— …пущай в совет войдут трое бояр… Слушайте все, и ты… отче… опосля… ежели что… подтвердишь…
«Только бояр в совете и не хватало, — мысленно возмутился я. — Блин, да что ж такое-то! Что ни скажу, выходит хуже и хуже. Прямо непруха какая-то. Остается молчать, иначе…»
Но моей выдержки хватило ненадолго. Едва я облегченно перевел дыхание, услышав первую фамилию — Басманов, как Дмитрий выдал вторую. Ее я проглотил молча. А куда деваться, когда князя Мстиславского и впрямь надо включить, а то нехорошо, как-никак старейший и первейший член Боярской думы. Да и трусоват он — если надавить, то особо ни в чем упираться не станет. Ладно, сойдет. Но третий опекун — Федор Никитич Романов — меня добил окончательно.
— Не делай этого! — выпалил я.
— Нет, — заупрямился царь. — Ты, князь, не ведаешь, сколь он для меня… в сей жизни… сотворил… по своей доброте. К тому ж ты и сам… про родичей сказывал.
«С какого боку ты его в родственники записал?!» — чуть не сорвалось у меня с языка, но я сдержался и сформулировал свое возражение поделикатнее:
— Покойному царю Федору Иоанновичу он действительно двоюродный брат, но крови Рюриковичей в нем, если разобраться, ни единой капли. Кроме того, ты родился от другой матери, и он тебе вообще никаким боком. Двоюродный плетень соседнему забору, не больше. А теперь припомни, сколько истинных князей на Руси. Обязательно обидятся, что ты столь высоко вознес бывшего холопа, да мало того, расстригу. А коли хочешь родича, тогда назначь лучше кого-нибудь из… Нагих.
Конечно, любитель выпить Михаил Федорович далеко не подарок, и на кой черт Дмитрий помимо боярского титула возвел его в сан конюшего, почетнее некуда, но с ним управиться куда проще. А если царь назовет вместо него второго дядю, Григория, и того лучше. Тот и вовсе, как мне рассказывали…
Мои размышления прервал голос Дмитрия:
— И то верно. Посему повелеваю… включить моего дядю… Михайлу Федоровича Нагого… боярина и конюшего.
М-да-а, все-таки Михаил. «Ну и ладно. Буду припасать не меньше бочонка вина к каждому его визиту, и всего делов», — успокоил я себя и на всякий случай уточнил, но больше для архимандрита, дабы тот впоследствии мог подтвердить исключение Романова из опекунов:
— Вместо Федора Никитича?
Но ответ государя оказался неутешительным:
— Заместо Басманова… ежели его… до смерти…
Час от часу не легче. Впрочем, поправимо. Двое могут потянуться к нам в поисках защиты от бояр, и в первую очередь ко мне, как к такому же, как и они, иноземцу. Еще трое, которые с другой стороны, не желая оставаться в меньшинстве, попытаются перетянуть нас с Федором в свой лагерь. Словом, мы с Годуновым оказываемся в центре, и если умно поставим себя, то на ближайшие восемнадцать или двадцать лет, пока ребенок не станет совершеннолетним, перспективы имеются, пускай и не столь радужные…