Битвы за корону. Прекрасная полячка
Шрифт:
— Зачем? — удивился я.
— Казни предать, — недоуменно, мол, зачем спрашивать о таких глупостях, пожал плечами государь. — Да такой лютой, чтоб прочие зареклись ко мне в родню набиваться.
Получается, увидим мы в Белокаменной внуков Ивана Грозного — как Федоровичей, так и Ивановичей. Ничего не поделаешь — время такое. Ну да ладно, авось лицезреть их будут только палачи в застенках Константино-Еленинской башни и на плахе.
Итак, про Дмитрия я народу сказал. Осталось еще разок, для ясности, если кто из ясновельможных не понял, напомнить, кто ныне в Москве первый номер. Уже
Переведя дыхание, я вновь набрал в грудь побольше воздуха и продолжил:
— Скорбный ныне день для всей земли русской, но, дабы хоть немного утишить людскую печаль, наследник престола Федор Борисович Годунов обещает вам, что все почины Димитрия Иоанновича он непременно продолжит и заветы его исполнит. На том он вам крест целует.
Но последнее слово должно оставаться за престолоблюстителем, и потому, поцеловав крест у патриарха, он в свою очередь обратился к людям. Еще раз пристыдив народ, поверивший худым людям и кинувшийся по их зову убивать ни в чем не повинных гостей Москвы, он указал на здоровенный котел с крышкой. Подле него по бокам стояло по гвардейцу.
— Убиенных нам не воскресить. И рады бы, да не в наших силах. А вот добро, кое у них взято, надо возвернуть. Хоть что-то живым отдадим, а то ведь кое-кого чуть ли не донага ободрали.
И далее он пояснил, что кары за добровольную выдачу никому не будет, только благодарность от него самого да от тех, кому вернут отнятое. На том он и крест у патриарха целует. И ратники подле котла никого задерживать не собираются, а поставлены исключительно для охраны, дабы кто-нибудь из татей вторично не смог поживиться. Более того, они и лиц тех, кто возвращает, не увидят, ибо…
Он махнул рукой, и оба гвардейца мгновенно развернулись на сто восемьдесят градусов, уставившись на кремлевскую стену. Котел все равно оставался в их поле зрения, будучи чуть поближе к ней, но увидеть в таком положении они могли разве руку, опускающую что-то внутрь.
Народ стал перешептываться, но спустя минуту, решительно раздвинув стоящих подле соседей, вперед выступил, судя по живописным лохмотьям, какой-то нищий.
— Да я и без того верю, что карать не станут. Эвон, сам Федор Борисович слово свое дал, а он его завсегда держит, — обратился он к остальным. — Потому и таиться не желаю. Был грех, чего там, — покаялся он и, вытащив из-за пазухи небольшой кошель, вытряс себе на руку содержимое.
По толпе пополз шепот:
— Угорские золотые…
— Да чуть ли не десяток…
— Молодец, паря, по совести…
— А мне сей отрок ведом. Лохмотышом его кличут…
Ну да, должен же кто-то подать пример, вот я и поручил одному из своих спецназовцев принять участие в первой добровольной выдаче. Лохмотыш подошел к котлу и, сожалеючи вздохнув, решительно бросил в него монеты вместе с кошелем, громко заявив:
— Все одно, от краденого злата жизни не быть богатой. И без того в обносках хаживаю, а за неправое дело как бы и хуже того всевышний не покарал. Бог-то не Тимошка, видит немножко.
— Спаси тебя господь, добрый человек, — поблагодарил его ничего не подозревающий Годунов, а патриарх вдобавок перекрестил, прибавив:
— Отпускается тебе сей невольный грех, раб божий, ибо зрю раскаяние, идущее от самого сердца.
— И я каюсь! — раздался выкрик из толпы, и показался следующий.
У него добыча оказалась куда скромнее — монет вдвое меньше и все серебряные, хотя тоже увесистые, польские злотые. Это я сэкономил. Ну да, он тоже был липовым, из бригады Лохмотыша.
Но затем с разных уголков площади — я глазам не поверил — побрели к котлу люди. Надо же, а я, признаться, не особо рассчитывал на свою затею. Разумеется, отдадут далеко не все и не всё, но хоть что-то компенсируем. Патриарх по моему совету спустился с Царского места, встав у котла, и осенял крестом идущих, благословляя их благой порыв.
«Вот теперь, кажется, можно и уходить», — подумал я.
Но не тут-то было. Едва я успокоенно вздохнул, как в очередной раз раздался звонкий голос Марины:
— И я тоже благодарю вас всех за раскаяние, люди добрые. А вместе со мною благодарит вас и сын невинно убиенного государя, коего я ныне ношу под сердцем.
Гул радостных голосов взметнулся до небес, а я, скрипнув зубами, мрачно уставился на… Ну да, теперь уж точно царицу, ибо будущую мать сына «красного солнышка», как ни старайся, в уголок не задвинешь — пупок развяжется. Да, для меня она в любом случае останется с приставкой экс, но для прочих…
Или все-таки постараться? Вдруг получится, а?
Глава 12
ПЕРЕД ВТОРЫМ РАУНДОМ
Мы расставались, как и положено непримиримым соперникам за власть, — с милыми улыбками и обмениваясь дружелюбными фразами. Первая группа была немногочисленная — я и Годунов (гвардейцы позади не в счет). Остальные же наши союзники… Патриарх торопливо направился к своему подворью, опасаясь возникновения какого-нибудь спора и по-прежнему не желая делать выбор в чью-либо пользу. Стрелецких командиров я отпустил сам, сказав, что ждем их у себя в Запасном дворце на вечернюю трапезу. Таким образом, вторая группа, в которой оказались все поляки во главе с Мнишковной, включая и Гонсевского с Олесницким, была куда многочисленнее.
Размежевание произошло не сразу. Поначалу мы покинули Пожар дружно, все вместе, выказывая москвичам нерушимое единство и сплоченность наших рядов. Да и потом, будучи в Кремле, нам с Федором никак не удавалось отделаться от них.
Наиболее речистым оказался пан Мнишек. Тарахтел и тарахтел без умолку, поясняя, как он засиделся в гостях у князя Константина Вишневецкого и прозевал время, когда московские улицы, по варварским обычаям, кои не успел отменить Дмитрий, начинают перегораживать решетками и рогатками. Пришлось заночевать у своего зятя. А утром началось такое… Словом, еще немного, и разъяренная толпа ворвалась бы в дом, и если бы не отчаянная храбрость и беспримерное мужество, выказанные князем, его свитой и лично самим Мнишком…