Битвы за корону. Три Федора
Шрифт:
Вот и получится, что для Руси в любом случае от самостоятельности Крымского ханства огромная выгода. И не из-за одних береговых ратей. Ведь оплату нашей помощи можно производить по-разному. Нет денег – рассчитайся донскими и кубанскими землями, все равно принадлежащие османам, а рассчитываться добром своего врага – сплошное удовольствие. Земли же эти ох какие плодородные. В случае неурожая они не раз и не два могут здорово выручить всю Русь.
Словом, дело за малым: как-нибудь изловчиться и затронуть тему о его самостоятельности и независимости. Правда, сам хан навряд ли согласится присутствовать на предстоящих переговорах, ну да не беда, передадут ему мои слова, никуда не денутся. Только надо подобрать такие, чтобы он точно ими заинтересовался.
Выдув еще пару чашек кофе, я набросал пяток приемлемых вариантов на случай разных поворотов в беседе. Вроде бы получилось неплохо – и интригующе, и многозначительно. Но этим не удовлетворился. Кто знает, вдруг мои слова пройдут впустую. Следовательно, надо подыскать веские доводы и для уменьшения выкупа, поскольку выработанные Годуновым совместно с Боярской думой, меня не устраивали. Очень уж прямолинейные или жалостливые, типа: «Смилуйся, великий хан….». Мне сразу вспомнилась нагадившая на руку Федора ворона, угодливый голосок князя Троекурова, подставляющего свою голову, и я, скрипнув зубами, мысленно заявил: «Мы не попрошайки и унижаться не станем. С иного боку зайдем».
Мои доводы выглядели не сказать, чтоб убедительно, но зато с многозначительными намеками. Дескать, можем поделиться серебром, но считать его некому – все от мала до велика на стены встали. И до того им некогда было: в церквах исповедались, да в баньках мылись. Зачем? А принято на Руси, перед тем как в смертный бой идти, помыться и в чистое переодеться.
Ну и пару цитат соответствующих заготовил о русской стойкости и мужестве. Библию не трогал, чай, басурмане, а перевести с церковно-славянского на нормальный язык – не то. Зато, покопавшись в памяти, отыскал кучу соответствующих пословиц и поговорок. И о русской стойкости, и о мужестве, и о любителях похвалиться раньше времени. Последние в качестве предупреждения.
Казалось, подготовился на совесть. Со всех сторон словесным оружием обложился. Хоть одно, да должно сработать. Но… получилось в точности по классику. Было гладко на бумаге, да забыли про овраги…. Увы, слова Толстого оказались пророческими. Ничегошеньки у меня не вышло и отнюдь не по моей вине.
Глава 28. Ультиматум
Первый тревожный звонок раздался по прибытию моих гвардейцев. Отправленные поутру во главе с князем Иваном Андреевичем Хворостининым-Старковским в Вардейку, дабы забрать оттуда все возможное (мелочь, но и врагу оставлять ни к чему, а вчера не до того было, с деньгами бы да с артиллерией управиться) вернулись ни с чем. Не смогли они пройти по Яузе – перекрыли ее крымчаки. Хорошо, вовремя удалось заметить засаду – отделались всего пятью легкоранеными. Сильнее прочих пострадал сам Хворостинин, схлопотавший стрелу в грудь. Надо ли говорить, что едва узнав об этом, мне мгновенно припомнились слова пророчицы о проклятом сокровище. А ведь я, отправляя в Вардейку князя, хотел как лучше, уберечь его. Вот тебе и уберег.
Утешало одно – жив был Иван Андреевич. Да, плох, еле дышал, когда его привезли обратно в Москву, но жив. Правда, травница моя, Марья Петровна, отвечая мне, выглядела хмуро. Мол, надежда-то есть, что князь выкарабкается, но больно много времени прошло с того часа [43] , когда его ранили. И ежели зараза от стрелы успела по всему нутру разойтись, есть опасения, что…. Продолжать не стала, и на том спасибо.
Но и это оказалось далеко не худшим известием. Главное меня ожидало на самих переговорах.
43
На Руси того времени не знали ни секунд, ни минут, деля каждый час на шесть дробных часовцев, а их в свою очередь, на десять часцов.
Нет, поначалу все складывалось относительно приемлемо. Прискакавшие к Арбатским воротам Скородома три всадника с развевающимися на копьях белыми тряпицами предложили устроить встречу в точности также, как и первую, состоявшуюся вчера, то есть на нейтральной территории, разбив шатер за стенами города, но в пределах досягаемости наших пушек. Количество людей тоже менять ни к чему – число самих участников не более пяти, а сопровождать их должно не больше десятка, включая слуг. Плохо было последнее их требование: переговоры с нашей стороны непременно должен возглавлять сам государь, ибо на то имеются веские причины. Мол, есть у них кое-какие известия, сообщить которые хотелось бы лично ему самому.
С ответом они не торопили, дав два часа на раздумье. И почти все это время я потратил на противостояние Боярской думе, до хрипоты убеждая их в том, что оно слишком опасно. Хватит с татар и верховного воеводы, назначенного государем. Но те уперлись, в один голос заявляя, что Годунов от встречи отказываться не должен.
Разумеется, и тут не обошлось без прихлебателей Федора Никитича, да и сам он тоже выступил. Мол, находясь под прицелами наших пушек на стенах Скородома, татары ни на какие хитрости не пойдут, прекрасно понимая, что тогда и им самим живыми не уйти. Потому, ежели для спасения Москвы-матушки надобно, отказываться негоже. Страшновато, конечно, кто спорит, а куда деваться, ежели басурмане на иное не согласны. Но в конце концов государь у нас не красна девица, возможет сей страх в себе перебороть, коль для дела надобно.
И вопросительный взгляд в сторону Годунова.
Встрять я не успел. Взятый на самое что ни на есть дешевое слабо, Федор решительно хлопнул по подлокотникам своего кресла и заявил, что едет.
– Будя мне за твоей спиной прятаться, – твердо сказал он, оставшись наедине со мной. – И без того потрудился излиха. Пора мне и честь знать.
Ну не мог же я ему сказать про пророчество, сулящее смерть близким мне людям. Да и какой смысл отговаривать – слово сказано и решение принято. Однако в своем ответе татарским послам я взял на себя смелость выдвинуть встречное требование. Мол, Федору Борисовичу несподручно беседовать со всякими мурзами и беями, даже если они ходят у хана в самых ближних советниках. Это ему потерька чести. Посему, раз от нас царь, от них – хан. Если же Кызы-Гирей откажется, то пускай пришлет сына, которого он держит подле сердца. А коль и его не будет, то мы сочтем отказ либо за неуважение, либо доказательством тому, что на самом деле они готовят нечто недоброе.
Те пообещали передать нашу «смиренную просьбу» хану (ох уж эта восточная цветастость!) и ускакали обратно. Вернулись они через час. «Державная звезда» Крымского ханства согласился на то, что нас осияет светом своего присутствия старший сын Кызы и его блистающий меч калга-султан Тохтамыш.
Ну, меч так меч. Сойдет. Все-таки поменьше шансов, что нам подстроят какую-нибудь пакость. Конечно, лучше повидаться с самим ханом, да перечирикать с ним один на один, благо, толмача не надо, по-русски он говорит вполне сносно, но и с сынишкой неплохо. Лишь бы он потом передал отцу мои слова.
С нашей стороны на встречу выехали я с Годуновым, и выбранные мною боярин Михаил Богданович Сабуров, окольничий Михаил Игнатьевич Татищев, напросившийся сам, ссылаясь на знание их обычаев, и Козьма Минич.
Последнего я взял исключительно для подчеркивания авторитета Освященного Земского собора. Вначале хотел князя Горчакова, но позже поменял решение. Всякое может быть, в том числе и самое худшее, поэтому лучше, если поедет зам главы, а не председатель. Петр Иванович не обиделся, понял меня правильно.