Бизнес-приключения. 12 классических историй Уолл-стрит
Шрифт:
Миссис Дэвис, которая до этого успела пожаловаться на место проведения собрания на том основании (это объяснение буквально ошарашило меня), что Карнеги-Холл — недостаточно изысканное место для подобного мероприятия RCA, предложила резолюцию, призывавшую компанию принять правило, согласно которому пост директора отныне не может занимать лицо старше 72 лет. Хотя такое правило действует во многих компаниях и хотя предложение не было направлено против мистера Сарноффа, оно было воспринято именно как выпад против действующего председателя совета директоров. Таким образом, миссис Дэвис снова проявила сверхъестественный талант подыгрывать администрации. Ей не помогло даже то, что предложение она сделала, надев на лицо маску летучей мыши (символика этого действия так и осталась мне непонятной). Как бы то ни было, предложение вызвало бурные выступления в защиту мистера Сарноффа, а один из выступивших даже обвинил миссис Дэвис, что она оскорбила умственные способности всех присутствующих. Слово взял и серьезно настроенный мистер Гилберт, который сказал: «Я согласен, что ее карнавальный костюм выглядит глупо, но в ее предложении есть ценное зерно». Выступив в таком вольтерьянском духе, мистер Гилберт, судя по его возбужденному виду, сумел достичь состояния полного превосходства разума над личными предпочтениями, но это дорого ему стоило.
Классический фарс с элементами мордобоя был поставлен на сцене собрания акционеров Communications Satellite Corporation, которым я закончил сезон поездок по собраниям. Comsat — это, конечно, превосходная коммуникационная компания нашей космической эпохи. Она была учреждена государством в 1963 году, а в 1964-м, на известной распродаже акций, официально была зарегистрирована как государственная собственность. Приехав на собрание — оно проходило в отеле «Шорхэм» в Вашингтоне, — я нисколько не удивился, обнаружив среди тысячи с небольшим акционеров миссис Дэвис, миссис Сосс и Льюиса Гилберта. Миссис Дэвис нарядилась, словно для выступления на сцене — в оранжевый тропический шлем, короткую красную юбку, белые сапоги и черный свитер с надписью: «Я родилась, чтобы устраивать скандалы». Она решительно уселась прямо перед телевизионными камерами. Миссис Сосс — как я узнал, по своему обыкновению — заняла место в противоположном конце зала, то есть как можно дальше от камер. Если учесть, что миссис Сосс отнюдь не испытывала отвращения к фотографированию своей персоны, то можно предположить, что этот жест стал триумфом победившей совести, как у мистера Гилберта в Карнеги-Холле. Что касается его самого, то он сел поблизости от миссис Сосс, поодаль от миссис Дэвис.
Лео Уэлш, человек, железной рукой проведший собрание 1965 года, уступил место председателя совета директоров Джеймсу Маккормаку, выпускнику Вест-Пойнта, стипендиату Родса, отставному авиационному генералу с безупречными манерами, похожему на герцога Виндзорского. В этом году мистеру Маккормаку предстояло вести собрание. Он разогрелся несколькими предварительными замечаниями, по ходу которых отметил — спокойно, но не без некоторой резкости, — что темы, по которым акционеры могут вмешиваться в обсуждение, ограничены «весьма узкими рамками». После того как мистер Маккормак закончил разминку, слово взяла миссис Сосс и произнесла короткую речь о том, по каким вопросам акционеры могут или не могут вмешиваться в обсуждение. Я не смог понять половину сказанного, потому что микрофон у миссис Сосс работал с перебоями. Потом решила выступить миссис Дэвис, и ее микрофон работал безукоризненно; под стрекотание камер она разразилась оглушительной тирадой, обрушившись на компанию и директоров за то, что они устроили особую дверь для «выдающихся гостей». Миссис Дэвис многословно поведала, что этот жест недемократичен. «Мы приносим извинения, — отреагировал мистер Маккормак. — Когда будете уходить, можете воспользоваться любой дверью». Но это не успокоило миссис Дэвис, и она продолжала возмущаться. Ощущение фарса еще больше усилилось, когда стало ясно, что фракция Сосс — Гилберт решила дистанцироваться от миссис Дэвис. В разгар ее речи мистер Гилберт, будто мальчишка, которому другой мальчишка, не знающий правил игры, испортил футбол, вскочил на ноги и закричал: «Процедурный вопрос! Процедурный вопрос!» Однако мистер Маккормак отверг протянутую ему руку парламентской помощи. Он исключил из процедуры вопрос мистера Гилберта и предложил миссис Дэвис продолжать. Мне не составило особого труда понять, почему он так поступил: Маккормак, в отличие от всех прочих председательствующих, буквально наслаждался происходящим. В ходе собрания, когда микрофоном завладевали профессиональные акционеры, по его лицу блуждала мечтательная улыбка восхищенного зрителя.
Миссис Дэвис, прибавив громкость, начала обвинять совет директоров Comsat во всех смертных грехах. В этот момент в проходе показались три сотрудника службы безопасности — двое мужчин крепкого телосложения и решительная женщина, — одетые в бутылочного цвета форму, словно взятую из костюмерной фильма «Пираты Пензанса». Приблизившись к миссис Дэвис, они застыли, как статуи, на расстоянии вытянутой руки. Заметив их, миссис Дэвис резко окончила речь и села. «Отлично, — прокомментировал Маккормак. — Вот все и успокоилось».
Охранники ретировались, собрание продолжилось. Господин Маккормак и президент Comsat, Джозеф Чарик, отчитались о деятельности компании в уже ставших мне привычными оптимистических тонах, а господин Маккормак даже заявил, что Comsat покажет первую прибыль уже в следующем году, а не в 1969-м, как планировалось изначально (между прочим, так и случилось). Мистер Гилберт поинтересовался, какое вознаграждение в дополнение к основному окладу получил мистер Маккормак за проведение собрания. Мистер Маккормак ответил, что никакого, на что мистер Гилберт заметил: «Я очень рад, что ничего, и одобряю это». Улыбка Маккормака стала еще шире (мистер Гилберт пытался привлечь внимание публики к серьезному, на его взгляд, моменту, но выбрал для этого не самый подходящий день). Миссис Сосс поддела миссис Дэвис, язвительно заявив, что всякий, кто выступает против мистера Маккормака как председателя совета директоров, «лишен проницательности», но заявила, что сама она просто не в состоянии заставить себя голосовать за кандидатуру мистера Уэлша, который велел выставить ее из зала на прошлогоднем собрании. На это энергичный пожилой джентльмен ответил, что дела компании идут в гору и все акционеры должны сохранять веру в светлое будущее. Один раз, когда мистер Гилберт бросил что-то неприятное для миссис Дэвис и та, не ожидая, когда он назовет ее по имени, принялась ругаться с ним через весь зал, мистер Маккормак не выдержал и рассмеялся. Этот резкий фальцет, усиленный мощным микрофоном, и стал лейтмотивом собрания Comsat.
Возвращаясь на самолете из Вашингтона в Нью-Йорк и размышляя о мероприятиях, которые посетил, я понял: если бы на них не было профессиональных акционеров, я все равно узнал бы ровно столько же о реальных делах компаний, но гораздо меньше — о личностях руководителей. Неуместные вопросы и выкрики с места, речи и предложения профессиональных акционеров оживляли собрания и заставляли сбрасывать маски, достойные фотографий Бахраха [52] , и открываться в простом человеческом общении. Едва ли, конечно, все это можно назвать нормальным общением, так как обычно это базарные перепалки. Но тот, кто ищет человечности в высших сферах крупных корпораций, лишен возможности выбирать. Тем не менее кое-какие сомнения у меня оставались. Полет на высоте 10 000 метров располагает к обобщениям, и, пролетая над Филадельфией, я пришел к выводу: директора компаний и акционеры должны учесть урок, усвоенный королем Лиром, — накличет на себя беду тот, кто отведет роль диссидента шуту.
52
Имеется в виду Эрнст Бахрах, запечатлевший многих американских звезд.
11
До первого укуса
Человек, его знания и его работа
Из тысяч молодых ученых, успешно работавших в научно-исследовательских отделах американских компаний осенью 1962 года, выберем одного — Дональда Вольгемута, сотрудника компании B. F. Goodrich в Акроне. Окончив в 1954 году Мичиганский университет и получив степень бакалавра химических наук, он прямо с университетской скамьи отправился в химические лаборатории компании Goodrich, где получил начальную зарплату в 365 долл. в месяц. С тех пор — если не считать двух лет службы в армии — он все время работал в компании на различных инженерных должностях. За шесть с половиной лет ему 15 раз повышали заработную плату. В ноябре 1962 года, незадолго до того, как Вольгемуту исполнился 31 год, он зарабатывал 10 644 долл. в год. Высокий, необщительный и серьезный мужчина немецкого происхождения, в роговых очках, придававших ему сходство с совой, Вольгемут жил в загородном доме в окрестностях Акрона с женой и полуторагодовалой дочкой. Это был молодой американец с определенными талантами, о котором, в общем-то, нельзя сказать ничего особенно интересного. Единственное, что нарушало рутинный образ его жизни, — это работа. Вольгемут руководил в компании отделом, занятым разработкой космических скафандров, и за прошедшие годы, поднимаясь по карьерной лестнице, все время занимался конструированием костюмов, в которых американские астронавты летали на «Меркуриях» [53] .
53
Название первой пилотируемой космической программы США (1961–1963) и первой серии космических кораблей для этой программы.
И вот однажды, в первую неделю ноября, Вольгемуту позвонили из нью-йоркского агентства по трудоустройству и сказали, что руководство крупной компании в Дувре (Делавэр) хотело бы поговорить с ним относительно работы. Несмотря на немногословие звонившего — что характерно для первого разговора с потенциальным сотрудником, — Вольгемут сразу понял, о какой компании идет речь. В Дувре располагалась компания International Latex Corporation, известная широкой публике как производитель женских поясов и лифчиков. Но Вольгемут знал, что эта корпорация — один из трех основных конкурентов Goodrich в разработке космических скафандров. Более того, он знал, что Latex незадолго до этого получила контракт стоимостью 750 тыс. долл. на разработку скафандра для «Аполлона» — программы высадки человека на Луну. Дело, кроме того, в том, что Latex выиграла конкурентную борьбу, в том числе и с Goodrich, и, следовательно, в настоящий момент вела в гонке. Помимо этого, Вольгемут был не очень доволен своим положением в Goodrich; во-первых, его зарплата, хотя и могла показаться отличной для 30-летнего инженера, была значительно ниже, чем у коллег, занимавших такое же положение, как он, а во-вторых, незадолго до звонка руководство компании отклонило его просьбу об установке воздушного кондиционера и пылевого фильтра в лаборатории, занятой разработкой скафандра. В такой ситуации, договорившись с руководителями конкурирующей компании — это действительно оказалась корпорация Latex, — Вольгемут в ближайшее воскресенье отправился в Дувр.
Он пробыл в Дувре полтора дня, взяв на фирме выходной в счет причитавшегося ему отпуска, и был принят конкурентами, по его собственным словам, «как самый дорогой гость». По лабораториям и цехам, занятым разработкой скафандра, Вольгемута провел директор отдела промышленного производства компании Леонард Шепард. Вице-президент компании Макс Феллер принял Вольгемута у себя дома. Еще один высокопоставленный сотрудник показал Вольгемуту его будущее жилище. Наконец, в понедельник, перед обедом, он побеседовал со всеми троими, после чего, как вспоминал впоследствии Вольгемут, они на десять минут вышли в соседнее помещение. По возвращении Вольгемуту предложили должность заведующего инженерной службой отдела промышленного производства. По должности ему предстояло отвечать за разработку скафандра. Первоначальная заработная плата — 13 700 долл. Собеседники попросили его приступить к работе в декабре. Получив по телефону согласие жены — а уговорить ее не представляло никакого труда, ибо она была уроженкой Балтимора и пришла в восторг от перспективы вернуться в родные края, — Вольгемут принял предложение. Вечером он вернулся в Акрон. Во вторник утром, явившись к непосредственному начальнику Карлу Эффлеру, он объявил, что уволится в конце месяца: он нашел новую работу.
— Вы шутите? — спросил Эффлер.
— Нет, я совершенно серьезен, — ответил Вольгемут.
После короткого обмена холодными репликами последовал разговор, по ходу которого Эффлер, как и положено обиженному и покинутому боссу, пожаловался, как трудно будет найти до конца месяца достойную замену. Остаток дня Вольгемут приводил в порядок документы отдела и занимался незаконченными делами, а на следующее утро отправился к Уэйну Галлоуэю, заместителю президента по космическим разработкам, под началом которого долго работал и с которым дружил. Позже Вольгемут рассказывал, что чувствовал себя обязанным лично объяснить Галлоуэю свою позицию, хотя уже не подчинялся ему напрямую. Он начал разговор с мелодраматического жеста, отдав Галлоуэю значок, изображавший капсулу «Меркурия», — его он получил за участие в создании скафандра для космической программы «Меркурий». Теперь, сказал Вольгемут, он не имеет больше морального права носить этот значок. «Почему?» — Галлоуэй удивился и спросил, не вздумал ли Вольгемут увольняться. Тот не стал мудрствовать и просто объяснил, что Latex предложил ему большую зарплату и более высокую должность. Галлоуэй заметил, что, уходя в Latex, Вольгемут берет с собой то, что ему не принадлежит, — знание технологий компании Goodrich по созданию скафандров. По ходу разговора Вольгемут спросил, что бы тот сделал в такой ситуации. Галлоуэй ответил, что не знает, а потом добавил: он не знает, как поступил бы, если бы к нему обратилась группа людей с предложением поучаствовать в продуманном до мелочей ограблении банка, и решение должно основываться на понятиях верности и этики. Это замечание Вольгемут воспринял как упрек. Как он вспоминал позже, он потерял терпение и выпалил в лицо Галлоуэю: «Верность и этика имеют свою цену, и Latex готов платить».