Благая Весть Курта Хюбнера
Шрифт:
Наверное, он бы нашел понимание у алхимиков, с таким подходом к мифическим персонажам: для них, наверное, "истина мифа" как раз заключалась в алхимических рецептах. Но мы видим в этом свидетельство неспособности Хюбнера справиться с той задачей, которую он перед собой поставил.
А именно, он не может понять рациональности эллина, потому что рациональность эллина есть рациональность общности и общения лиц, а не химического производства. Древний грек не занимается душевной алхимией. Он, в первую голову, есть гражданин Полиса: участник
И в первую очередь желает знать, с КЕМ. Без взаимного УЗНАВАНИЯ у общения нет развития.
Акт узнавания, в результате которого получается ответ на вопрос "КТО?", невозможно счесть неразумным. Но, в то же время, он не является актом формально-логического мышления, и не совпадает с идентификацией в конце логической цепочки, дающей ответ на вопрос "ЧТО?" или "кто это сделал?".
Именно это экзистенциальное различие между "кто ты?" и "что?" или "кто это сделал?" старательно затирает Хюбнер, приводя пример якобы мифического мышления.
Для этого он представляет узнавание в виде логической цепочки:
"1. Это - северный ветер Борей (сын богини утренней зари Эос). 2. Всегда, когда бушует Борей, бушует Посейдон (море). 3. Таким образом, бушует Посейдон".
И это, конечно, лукавство.
Для того, чтобы стоя на берегу моря, вступить в общение с Посейдоном, вовсе не требуется вспоминать о физической зависимости волнения моря от ветра и привлекать её для обоснования логического заключения.
Беспомощность хюбнерова построения невольно выдает помещенное им в скобки сыновство Борея богине Эос. Оно не зря заключено в скобки, - Сыновство это НЕ ЛОГИЧЕСКОЕ отношение.
Ту же разделительную роль играют и другие скобки, с помощью которых Курт совершает подмену Посейдона, личности, морем, безликой стихией.
Замена, разумеется, не случайная: логически (по законам физики) можно связать ветер и море, но нельзя логически связать одно лицо - Борея, с другим - Посейдоном; они могут быть связаны только общностью и общением.
Эос, Борей и Посейдон связаны не логически: они - СЕМЬЯ.
Для вовлечения лиц в постороннюю им по существу логическую связь нужно усадить их за рычаги механизма, который механически (= логически) свяжет движения их рук.
Именно так, через механику атмосферы связал Курт дуновение Борея и волнение Посейдона, выдав эту механическую связь за отношения лиц.
Из всего теперь сказанного ясно, что придуманный Хюбнером "пример мифического объяснения в сфере природы" является откровенной натяжкой.
На деле предложенная им "мифическая модель объяснения" маскирует простейшую и наглядную физическую причинность: море бушует, потому что ветер дует.
Эта причинная связь одинаково наглядна и для нас и для древних греков.
И поэтические натуры одинаково способны олицетворять
Больше того - поэты Нового Времени склонны использовать известные им из общеевропейского культурного наследия классические персоналии, такие, как Зевс, Борей, Эос, Посейдон, Артемида и проч.
И на этом основании Хюбнер дурачит себя и нас, стараясь представить дело так, будто Миф - это Поэзия; или образная экспрессия субъективного опыта в которую, посредством олицетворения безликого, вовлекаются ещё и энергии межличного общения; силы любви и ненависти, etc.
Но, если в эпоху Просвещения поэтические натуры среди населения суть редкая аномалия, то, якобы, в классическую античную эпоху все люди были такими. Они всё поэтизировали, облекали в образы, олицетворяли.
Ну, например, обычный европеец скажет: что-то тревожно на душе (хотя это тоже образ взятый из караульной службы); а античный "идиот" скажет:
Как Гриб растет моя Тревога,
Дождя я выпрошу у Бога....
При этом и Гриб, и Дождь, и Тревога, не говоря уже о Боге, будут связываться в его сознании с определенными персонажами Преданий.
Так, мол, принято у них в обиходе. Все кругом поэты. Поэтическая Образность и персонификации безличнго в рамках этой обрвазности суть apriori любой идиотической объясниловки.
И не случайно, в этой связи, обращение Курта к поэту Гёльдерлину, как эпифании второй, архаической стороны современной европейской культуры (двойственной, по мнению Хюбнера); стороны, позволяющей усмотреть в ней аналогию классической античности.
Вот, что мы вынесли из всего уже прочитанного, и что хочет, по видимому, внушить нам Курт Хюбнер.
Несколько забегая вперед, скажем, что мы с этими предложениями категорически не согласны.
Тем не менее, вернемся к тексту Главы и продолжим чтение.
Согласно придуманной Куртом модели объяснения реальности, если в науке в качестве базисных положений выступают законы физики, психологии, исторические закономерности и т.п., то в мифе в качестве таких положений выступают Начала, или Архэ.
То есть для нас, просвещенных европейцев, бесспорными основаниями рассуждений являются установленные наукой "законы", а для "древних греков" - Первособытия, случившиеся в начале времен, и выступающие в качестве обязательных эталонов любых случающихся во времени событий.
Курт пишет:
"Эти архе и миф или группу архе, которые представлены второй посылкой мифической модели объяснения, следует обозначить через "М", которая встает на место "Т" научной модели объяснения".
(Смешно, конечно, но Курту, как недоучившемуся школьнику, мнится, будто, если он формализует свои суждения с помощью буквенных обозначений, то они станут более "научными" и убедительными.)