Благие намерения
Шрифт:
Макс сообразил, что забыл взять в дорогу воды. Путь неблизкий. Пошел к лотку у входа в «Пулковскую». Кедров наверняка следит за ним. Что ж, пусть следит.
Стайка японских туристов, жужжа во все стороны видеокамерами, вышла из автобуса и двинулась к отелю. Маленькая японка в серебристом плаще выспрашивала у гида, отчаянно коверкая русские слова:
— Правда ри говоррят, сито Петеррбург — криминаррьная сторрица России?..
— Неправда,— деликатно улыбался гид.— Это выдумка досужих журналистов и авторов телесериалов. Санкт-Петербург —
Возле машины стоял Кедров. Виригин, не торопясь, подошел. Они впервые увидели друг друга.
— Здорово, майор... Нас тут не обложили? Не советую.
Виригин промолчал.
— А мне водички не купил? Ни копья, веришь ли...
Виригин так же молча дал Кедрову деньги. Кедров вразвалочку сходил к ларьку, вернулся с водой.
— Паспорт принес?..
Виригин достал из кармана документы и отдал Кедрову. Тот полюбовался на свою физиономию.
— Красавец... Последний подарок от Ромы с того света. Хороший был мужик, нах. А ты его, майор, ку-ку... Я-то твою дочку пожалел — цени. Бабло где?
— В машине,— впервые открыл рот Максим.
— Ну, загружаемся...
Виригин сел за руль, Кедров — на заднее сидение. Там он пересчитал деньги.
— Отлично, майор... А говорил — не брал. Ну-ка, грабли поднял по-быстрому...
Кедров шустро и грамотно обыскал Виригина.
— Нормалек. Не в обиду, майор, я тебе тридцатку потом отдам, нах, когда разменяем... Ксиву свою ментовскую взял?
Виригин кивнул.
— Неразговорчивый ты... и хорошо. Чтобы всем гаишникам вместе с правами предъявлял, понял?
Виригин снова кивнул.
— И хер ли ты стоишь, если понял? Вперед, к братским бульбашам!
— Где Юля?
— Как только в Белоруссии будем, назову место. Мне крысятничать незачем. Может, еще и сведет нас судьба, чего ссориться. Я, майор, по понятиям, бля. Если только сам все не испортишь...
Виригин резко надавил на газ.
Вскоре он выбрался через пробки на Е-95 (раньше так называлась дорога на Москву; теперь классификация изменилась, и этот прославленный в песне номер достался белорусской трассе) и развил предельную скорость.
Не то чтобы Виригин сильно любил быструю езду, скорее, нет. Но скорость дарила ему один важный эффект: улетучивались из головы мрачные мысли. Словно ветром выдувало. Проблемы, правда, оставались.
Очнувшись, Юля долго не могла сообразить, где находится. Почему так темно вокруг. И почему ей так трудно дышать. И почему не слушаются руки и ноги...
Может быть, она еще спит?
Потом все вспомнила. Рванулась. Руки пронзила резкая боль, но кляп во рту ослаб. Долго жевала противную вонючую тряпку, боялась, что стошнит. Наконец, кляп выпал.
Некоторое время думала, закричать или нет.
Если враг рядом, будет только хуже.
Жутко болело плечо.
В конце концов, решила, что надо действовать. Для начала все-таки закричать. Но крик получился слабеньким-слабеньким... утонул в темноте...
А папа, мама... А Антон... Знают ли они, что с ней случилось?
Антон, отчаявшись дозвониться по телефону, долго стучал в дверь квартиры. Бесполезно. Спустился во двор. Окна квартиры Виригиных были темны. Что их, в тюрьму всех забрали? Пометавшись с полчаса по двору, он отправился домой. Завтра — решающий экзамен. Хоть одно дело нужно довести до конца.
Ирина в этот момент тоже терзала телефон — на столике дежурной сестры. Стенные часы показывали без двух двенадцать. Дома никто не берет трубку. Телефон сломался? Может быть, конечно...
Мобильник Максима отключен. Деньги на счету кончились?
Что-то не так.
Минутная стрелка равнодушно перескочила на полночь.
Ирина схватилась за сердце...
А Виригин выжимал, что мог, из старой своей колымаги. Спешил приблизить развязку. Но кое-где трассу ремонтировали, дорога сужалась до одной полосы, дважды или трижды зависали в пробке, полчаса стояли практически без движения, потом еще минут сорок, в других случаях поток машин полз со скоростью беременной черепахи, и все это доставляло Максиму буквально физическую боль. Словно отзывались в нем страдания Иры и Юльки.
Было ясно, что ни за семь часов, ни даже за восемь до финиша не добраться.
И каким он еще будет, финиш?..
Хорошо хоть попутчиком Кедров оказался не вредным. С разговорами не лез, на пробки не раздражался, проявляя какое-то едва ли не философское терпение, сидел себе тихо на заднем сидении, поглядывал подозрительно назад и по сторонам, иногда что-то насвистывал.
Вот только сейчас решил немного пройтись «по душам».
— Я ведь по масти не «мокрушник», майор. Я человек интеллигентный. Знаток человеческих душ.
— Это ты в суде доказал. Знаешь, что умер конвоир-то?..
— От кого слышу! — воскликнул Кедров.— Ты, нах, что ли, ангел? А у меня так карта легла. Обрати внимание, какой я деликатный. Девчонку твою... аппетитную — не тронул ведь. Пожалел цветущую юность. Нет, напрасно ты меня не ценишь, майор...
— Ценю... — Макс старался держать себя в руках.
— Что ж мне, сидеть прикажешь? Ну ты даешь! Сам-то не стал садиться... «Отмазали» тебя. А я не мент — самому «отмазаться» пришлось... Ладно, я подремлю немного. Учти, майор, я чутко дремлю.
На трассе Виригина не тормознули ни разу. Гнал он что есть сил, но на предупредительные сигнальные огни встречных доброжелателей, оповещавших о засевших в кустах ребятах с радаром,— реагировал оперативно, скорость сбрасывал. И сам, углядев, язык сломаешь, гаишников-гибэдэдэшников, добросовестно подмигивал встречным.
Водительская солидарность — правило номер один. Ты помог — тебе помогут.
Так что первый и единственный раз документы пришлось предъявлять на российском кордоне.