Благие знамения (Добрые предзнаменования)

Пратчетт Терри Дэвид Джон

Адам, в свою очередь, решил, что она вряд ли ведьма. Какой должна быть настоящая ведьма, он представлял себе очень четко. Янги выписывали самую приличную из всех возможных воскресных газет, и потому сотни лет просвещенного оккультизма прошли мимо Адама. На лице сидевшей в саду женщины он не обнаружил ни крючковатого носа, ни бородавок, а главное — она оказалась молодой… более или менее. Этого для Адама было вполне достаточно.

— Привет, — сказал он, рассутуливаясь.

Она высморкалась и внимательно посмотрела на него.

Стоит описать, что

именно она увидела. Взору Анафемы предстал, как она говорила позже, очень юный греческий бог. Или картинка из Библии, где праведный мускулистый ангел повергает кого-нибудь во прах. Внешность Адама явно не подходила двадцатому веку — лицо, обрамленное сияющими золотистыми локонами, и сложение, достойное резца Микеланджело.

Хотя тот, вероятно, снял бы с мальчика потрепанные кеды, потертые джинсы и грязную футболку.

— Ты кто такой? — спросила она.

— Я Адам Янг, — сказал Адам. — Мы живем здесь, в конце улицы.

— О-о! Да. Я слышала о тебе, — сказала Анафема, промакивая салфеткой глаза. Адам слегка приосанился. — Миссис Хендерсон сказала, что я тебя непременно встречу.

— Меня тут все знают, — сказал Адам.

— Она сказала, что тебе суждена виселица, — заметила Анафема.

Адам усмехнулся. Дурная слава хуже хорошей, но гораздо лучше бесславия.

— И добавила, что из Этих ты хуже всех, — сказала Анафема, чуть приободрившись. Адам кивнул. — А еще она предупредила меня: «Вы будьте с ними начеку, мисс, от Этих просто спасу нет. Адам Янг — сущий грешник, точно как его тезка».

— Почему ты плакала? — напрямик спросил Адам.

— Почему? Просто потеряла кое-что, — сказала Анафема. — Одну книжку.

— Если хочешь, я помогу ее найти, — любезно предложил Адам. — Я много знаю о книгах. Даже сам написал одну. Очень потрясную. Получилось почти целых восемь страниц. Об одном пирате, который стал знаменитым сыщиком. Я и картинки к ней нарисовал, — сообщил он и, расщедрившись, добавил: — Если хочешь, дам тебе почитать. Спорим, такой интересной ты никогда еще не теряла. Особенно тот кусок про звездолет, где динозавр нападает на ковбоев. Спорим, ты сразу плакать перестанешь. Вот Брайан ей очень обрадовался. Сказал, что никогда еще так не веселился.

— Спасибо; я уверена, что ты сочинил замечательную книжку, — сказала она, навеки завоевывая любовь Адама. — Но мою книгу искать не нужно — думаю, уже слишком поздно.

Она задумчиво взглянула на Адама.

— Ты, наверное, очень хорошо знаешь эти края? — спросила она.

— Вдоль и поперек, — подтвердил Адам.

— Ты не встречал здесь двух мужчин в большом черном автомобиле? — поинтересовалась Анафема.

— Это они украли твою книжку? — спросил Адам, вдруг загораясь жгучим интересом. Охота за международной шайкой похитителей книг стала бы достойным завершением дня.

— Не совсем. Но вроде того. Думаю, они не хотели этого делать. Они искали поместье, и я сегодня туда сходила, но там никто о них не знает. Там сегодня, кажется, случилось что-то вроде несчастного случая.

Она внимательно присматривалась

к Адаму. Было в нем нечто особенное, но она никак не могла понять, что именно, — лишь не могла отделаться от ощущения, что с ним связано нечто важное, что его ни в коем случае нельзя терять из вида. Что-то в нем…

— А как называлась твоя книжка? — спросил Адам.

— «Превосходныя и Недвусмысленныя Пророчества Агнессы Псих, Ведьмы».

— Ведь мы — что?

— Ничего. Ведьма, как в «Макбете», — пояснила Анафема.

— А-а, это я смотрел, — сказал Адам. — Жутко интересно, как жили все эти короли. А что в них такого превосходного?

— «Превосходные» значит «верные», или «безошибочные».

Да, определенно в нем было нечто странное. Какая-то сдержанная сила. Казалось, в его присутствии все остальное, и даже пейзаж вокруг, становится просто фоном.

Она жила здесь около месяца. И за это время не обменялась, наверное, и дюжиной слов с местными жителями, за исключением миссис Хендерсон, которая теоретически должна была приглядывать за коттеджем и уж, наверное, не упускала ни малейшей возможности порыться в ее вещах. Анафема охотно позволяла местным считать, что она художница. Городок был как раз из тех, от которых художники без ума.

Здесь и правда было чертовски красиво. Природа в окрестностях городка казалась идиллически роскошной. Если бы Тернер и Ландсир встретились за кружкой пива с Сэмюелем Палмером, чтобы сообща написать идеальный пейзаж, а потом еще попросили Стаббса добавить лошадей, [79] им и то вряд ли удалось бы создать нечто более прекрасное.

79

Перечисляются английские пейзажисты и анималисты: Уильям Тернер (1775–1851), Эдвин Генри Ландсир (1802–1873), Сэмюель Палмер (1805–1881), Джордж Стаббс (1724–1806) ( Примечание редактора).

Очень печально — ведь именно здесь все и должно случиться. По крайней мере, согласно пророчествам Агнессы. Которые Анафема умудрилась потерять. У нее, конечно, оставались карточки, но разве их можно сравнить с книгой?

Если бы Анафема могла полностью владеть собой — а в присутствии Адама никто не мог полностью владеть собой, — она заметила бы, что все попытки понять его наталкиваются на непреодолимую преграду, с которой мысли просто скатываются, как капли воды с гусиных перьев.

— Блеск! — сказал Адам, который уже прокручивал в уме возможные выгоды от превосходных и недвусмысленных пророчеств. — Может, там предсказано, кто станет победителем в Больших скачках?

— Нет, — сказала Анафема.

— А про звездолеты там есть?

— Немного, — сказала Анафема.

— И про роботов? — с надеждой спросил Адам.

— К сожалению, нет.

— Ну и что в них тогда превосходного? — разочарованно сказал Адам. — Что это за будущее без роботов и звездолетов?