Благородна и благочестива

Солнце ещё не взошло над горизонтом, и последние приготовления к долгому пути совершались в предрассветных сумерках – торопливо и с неизбежными междометиями, когда кто-то ронял кошель или не мог завязать впотьмах бесчисленные бечёвки на тугих мешках. Лошади фыркали и потряхивали гривами, не то прогоняя сладкую дрёму, из которой их столь бесцеремонно выдернули, не то выказывая животное раздражение. В последнем с ними согласились бы почти все путешествующие люди – выдвижение в путь затягивалось, что не могло не сказаться на нервном настроении хозяина каравана и его людях, которые со злобными окриками подгоняли замешкавшихся путников.

Город ещё не проснулся, когда последняя суматоха наконец улеглась, и караван тронулся в путь. Скрипящие повозки двинулись с места, вывозя с собой людей, припасы, товар и оружие, и огромные деревянные колёса загрохотали по каменной дороге, ведущей прочь из Старого Сорпигала.

– Рыбой воняет, – недовольно проронила молоденькая девушка, выглядывая в прорезное оконце повозки. Из-за сумерек ничего не разглядела и, вдохнув ещё раз бодрящего ночного воздуха с ароматом морепродуктов, плотно запахнула полог.

– Ллейна Камилла, – укоризненно обратился к ней пожилой, сухонький наставник с жилистыми, словно перевитыми верёвками, руками. – Вам следовало бы сказать: «тяжёлый запах» или «душный аромат». Слова с корнем «вонь» благородные ллейны не употребляют.

– От соседней повозки исходит душной аромат, – покорно повторила Камилла. – Видимо, хвалёная сорпигальская рыба стухла.

– С душком товар, – поддакнула крепкая, полноватая компаньонка, поправляя седой пучок на голове. – Значит, далеко везти не станут: в ближайшей деревне сбросят. А то кто ж его, такой душной, купит? Вот вы, пэр Нильс, тухлую рыбу любите?

– А следующая деревня далеко? Платье провоняется же! – девушка покосилась на пэра Нильса, наткнулась на очередной кротко-укоризненный взгляд, вздохнула, задумалась, нахмурилась и уточнила, – а как иначе-то?

– «Прошу прощения, друзья, известно ли вам, когда ближайшее поселение? Имею некоторые основания для беспокойства: боюсь, как бы тяжёлый запах из соседнего экипажа не принёс платью значимого вреда», – без запинки выговорил пожилой пэр с лёгким поклоном.

Камилла закрыла рот, намотала рыжевато-каштановую прядь на палец и надолго задумалась. Пожилая спутница фыркнула, покачала головой и удобно расплылась в низеньком, обитом шкурами походном креслице. На ближайшей кочке подпрыгнула вместе с сидением и мигом приняла прежнюю настороженно-ровную позу, поперхнувшись отнюдь не женским словцом. Камилла посмотрела на мэму Софур с искренним восхищением: присутствие пэра Нильса действовало, не иначе. Няня не только удержалась от долгой забористой тирады, но и ухитрилась единственное чувственное восклицание сделать крайне невнятным: не придерёшься.

А ведь ещё месяц назад ни мэма Софур, ни Камилла о таких тонкостях и не задумывались. Какой этикет на Рыжих Островах? Разошлись без крови да каждый при своём – уже большой успех. Много ли ожидать от пиратских поселений, вороватых торгашей, местных баронов, осадивших шахтерские городки, беглых заключённых да сбежавших с большой земли неумелых знахарей? Другого народа, такого, как благородный да почтительный пэр Нильс, на Рыжих Островах не водилось.

Да и слава про Острова шла сомнительная – так Камилла слышала в порту, от заезжих торговцев. Но ни разу, до появления нежданного гостя в их уютном каменном домике на холме, об этом всерьёз не задумывалась.

– Отец небесный! – воскликнул тогда дрожащий от трудного пути, усталости и страха старый Нильс. – Как вы тут выживаете, светлейшая ллейна? Одна, без охраны, смотрителя, учителей и родительского наставления! Мэма Софур, я восхищён вашей самоотверженной заботой о наследнице светлого ллея Золтана! Где же он сам? Отец Небесный, я не видел его уже почти два десятка лет! Где же мой мальчик?

Мэма Софур в посёлке славилась как женщина, не лишённая смекалки, и потому мигом спровадила портового попрошайку, который провёл пэра Нильса к ним в дом, чтобы не разносил слухи по посёлку прежде неё самой. Затем усадила дрожащего путника к огню, помогла избавиться от пропитавшегося туманной влагой плаща, и влила в него сразу несколько кружек ароматного грога с настойкой из злыдня. Местная трава ценилась на большой земле – от неё язык у собеседника развязывался сам собой, и утаить что-либо становилось совершенно невозможно. Никакая выпивка не справлялась лучше!

Вот и в тот вечер, убедившись, что пэр Нильс уже начал долгий и многословный рассказ, Софур и Камилла расположились у огня, затаив дыхание.

– Я и не мечтал вас повстречать, светлейшая ллейна, – прижимал руки к сердцу пэр, потрёпанный за время пути, в грязной одежде и прохудившихся сапогах. – Отправился в путь наугад, лишь памятуя о том, куда сбежал мой дорогой мальчик… то есть, светлый ллей Золтан. Его батюшка, да смилуется над ним Отец Небесный, всё собирал слухи по крупицам, чтобы только убедиться, что опальный сын жив и здоров…

Камилла переглянулась с нянькой и недоверчиво сощурилась.

– О, бедный ллей Тадеуш так горевал, когда непутёвый… ох, да что же я несу… когда ллей Золтан по малолетству пригрозил батюшке собственным умерщвлением! Какой скандал, как сейчас помню! Как же мне было стыдно за воспитанника! Ведь заявил, стервец, что женится на шельмоватой девице Районе и без родительского благословения, и что давно волен выбирать сам, и что на кислых дворцовых дамах не женится, пусть его хоть сегодня четвертуют, и что даже ллейну Бианку – подумать только! – всегда любил только как сестру! А ведь мы уже и свадьбу готовили, и сама ллейна Бианка… Ох, не такой судьбы ждала!

– Ллейна Бианка? – уточнила Камилла, пока водоворот невнятных мыслей окончательно не захлестнул пэра Нильса.

– Прекрасная ллейна Бианка, – горячо подтвердил тот. – Детская любовь вашего отца, юная ллейна! Золтан с Бианкой были неразлучны – до появления вашей матушки… – тут пэр Нильс отчего-то замолчал на мгновение, даже губами беззвучно пожевал, – ведь как сегодня помню, сущее исчадие! Смугла, черновласа, в мужской одежде, да хитра, как тысяча себов, сиречь злых духов! Отец ваш молод ещё был, доверчив… спас девицу от гильотины да и поверил в невиновность! Влюбился, словно в омут ринулся, и слушать никого не захотел! Не испугали его ни лишение наследства, ни отсутствие родительского благословения, ни позор всему Эйросскому семейству! Из которого он оставался единственным наследником и продолжателем рода…

Пэр Нильс вдруг покосился на Камиллу, с жаром оглядывая юную дочь бывшего воспитанника, и разочарованно вздохнул. Вслух, впрочем, ни слова не проронил, только словно протрезвел наконец от дурманного зелья.

– Светлый ллей Тадеуш первое время от ярости места себе не находил, владения Эйросские наглухо закрыл, даже торговые караваны в обход пускал. Тяжко ему приходилось! Насмешки терпеть да позор… Я и сам едва в землю не зарылся – ведь я, я, – ударил себя кулаком во впалую грудь пэр Нильс, – воспитал этого сорванца! Я не углядел! А он, ишь, наслушался романтических сказок да сорвался с места, едва эту бестию повстречал… Простите, ллейна Камилла, – тотчас повинился пэр, – сам не понимаю, отчего болтаю, будто старая кошёлка! Разморило, что ли… А ведь вам пришлось столько пережить! Я ещё в портовой таверне разузнал – матушка ваша, сказывают, уж десять лет, как померла?