Благородна и благочестива
Шрифт:
Пэр Нильс ахнул, но Камилла не дала себя сбить:
– Я – собирать вещи. А вам – советую хорошенько отдохнуть перед дорогой. – И пояснила очевидное, – возраст же!
Мэма Софур возмущенно захлебнулась подавленным словцом, пэр Нильс проводил порывистую наследницу Эйросского замка увлажнившимся взглядом и только головой покачал:
– Ах, кровь Золтана! Вижу, что взяла от батюшки всё то же непробиваемое упрямство! – допил настойку, поклонился, не вставая с кресла, и блаженно прикрыл глаза. – Помоги Отец Небесный нашим врагам! Если юная ллейна хоть вполовину так же упёрта,
…Пока что беспощадной оказалась долгая и мучительная дорога – вначале почти седмицу на корабле, затем в торговом караване, следующем от портового города Сорпигала к столице. Ещё и эта суматоха с утра, когда несколько прибывших кораблей с путешественниками не могли пришвартоваться. И спешно разбираемые места в караване. В борьбе за лучшую повозку мэма Софур едва с ног не сбила пожилого священника, следовавшего в сопровождении высокого паладина, но своего добилась.
И если бы не рыбный запах из соседнего обоза, на этом беды их путешествия можно было бы счесть завершёнными.
Отсутствие денег не в счёт – последние сбережения бедного пэра Нильса ушли за места в караване.
– Не переживайте, дорогой пэр, – хлопала расстроенного учителя по спине мэма Софур, отчего тот едва не зарывался носом в пышную грудь островитянки, – деньги найдутся! У Камиллы – всегда находились…
Дочь Золтана Эйросского благоразумно промолчала, сделав вид, что не слышит удивлённых вопросов пэра Нильса. Им бы только добраться до ближайшей стоянки, а там что-то подвернётся.
Устланная булыжником дорога скоро закончилась, уступая место мягкой накатанной земле, и караван двинулся ещё веселее. Камилла распахнула полог окошка, подставляя лицо ласковым солнечным лучам, вдохнула душной аромат из соседней повозки, и улыбнулась, рассматривая яркую зелень большой земли.
После унылых пейзажей Рыжих Островов мир королевства Айрон казался поистине восхитительным.
***
Первое поселение оказалось, по меркам Камиллы, целым городом – раскинувшимся в долине у начала горной гряды, которую, судя по всему, им предстояло обойти, вновь выворачивая к побережью.
– Цельную седмицу, – охнула Софур, без воодушевления глядя на то, как споро разводят костры у своих повозок более удачливые путешественники, с запасом снеди, денег и терпения. – Как же мы протянем эдакий-то путь! Недавно лишь седмицу в море качались, рыбам на потеху, и снова!.. А кушать, кушать-то что будем, дорогой наш пэр Нильс?..
– И впрямь, няня, – усмехнулась Камилла, спрыгивая с повозки и наспех приводя себя в порядок, – не доведи Отец, похудеешь ещё.
– Иди, злыдня, – убедившись, что пэр Нильс отвлёкся, выспрашивая у соседей ведёрко для питьевой воды, шикнула Софур. – Время-то уходит!
Камилла заколола тёмно-медные пряди у висков, бросила беглый взгляд в крошечное серебряное зеркальце с рубиновым ободом – подарок отца перед памятным прощанием – и, улыбнувшись ласковому весеннему солнцу, вышла на главную караванную тропу.
Всего в торговом караване оказалось несколько десятков повозок, так что стоянка получилась растянутой – даже пройтись из одного конца в другой, и то замаешься. Впрочем,
Впрочем, их соседей, расположившихся в хвосте каравана, гуляющие обходили стороной.
– Что, не идёт торговля? – сочувственно кивнула Камилла на рыбу с душным ароматом.
Пожилой рыбак из Старого Сорпигала только насупился.
– Ишь, носами крутят! Хорошая рыба, мы с племянником сами ловили!
– Месяц назад? – уточнила Камилла, прижимая платок к носу.
– А тебе-то какая разница, девка? – обиделся рыбак. – Иди себе, куда шла!..
– Если продать помогу, десятину дадите?
У старика глаза на лоб полезли от наглого предложения, а здоровенный детина в его повозке только в затылке почесал: не понял грабительских взаиморасчётов.
– Ну, думайте, – милостиво разрешила Камилла, не дожидаясь брани. – До следующего-то поселения точно не доедете, да и кому она там нужна? Мы ж снова на побережье выворачиваем, это у местных выбора только два: отравиться вашей рыбой или пожалеть желудки и отведать чудного вяленого мяса: вон, через три телеги продают.
– Стой! – быстро сообразил дед. – Слышь, девка? И впрямь назад поворачивать поздно: мы ж почти до столицы едем… сбыть товар надобно… Пять! – решился старик. – Пять медных с каждого серебра!
– Да тут едва ли на три серебра и наскребём, стоит ли и возиться, – поморщилась Камилла, придирчиво осматривая неприглядный товар.
– Три серебра – уже трижды постой там, под столицей, – аж подпрыгнул от нетерпения рыбак. – Сумеешь продать всё – по семь медных с монеты дам! Ну что молчишь? По рукам?
– Восемь, – вздохнула Камилла. – Или кушайте сами.
– Себ с тобой, пусть восемь, – сдался рыбак. – Продавай!
– По рукам, – кивнула Камилла, вновь выворачивая на основную тропу.
Местных отличала более нарядная одежда, чем у путешествующих – как-никак, рынок и всеобщее развлечение – а ещё сдержанность и неторопливость. Камилла постояла в тени приземистого деревца, обмахиваясь платочком, оценила толпу, выбрала самого богато одетого горожанина с самым брезгливым выражением на бородатом лице, понаблюдала ещё, оценила двух слуг позади и двинулась в сторону цели.
– Ищете выгодный товар, доблестный пэр? – учтиво обратилась к горожанину Камилла.
Грубо польстила: на пэра, человека умственного труда, обладатель внушительных размеров и крупных волосатых рук с мозолистыми пальцами похож не был. Да и мэмом, то бишь обученным мастером в тонком деле, вряд ли являлся. Зажиточные простолюдины зачастую имели больше и жили лучше, нежели пэры и мэмы вместе взятые, и Камилла без труда определила мишень именно в эту категорию. А с ними разговор обычно выходил сложнее всего: хитрых ловушек простые люди не замечали, долгих бесед не вели, и действовать приходилось всегда в лоб.