Благородна и благочестива
Шрифт:
Места бы хватило, но его не задерживали: и лавочник, и Густав, зачарованный близостью Камиллы и появлением паладина, сдвинулись потеснее, уступая новым знакомым.
– Скулу задели, – заметила глазастая мэма Софур, как только Камилла опустилась рядом. – Ох, ллейна Камилла… ну уж ты и выбрала…
– Кого я выбрала – не твоя забота, няня, – едва слышно отозвалась дочь Рыжего барона. – Да и вашими совместными стараниями не много шансов у меня на успех.
– Делаешь – не бойся, боишься – не делай, – хмыкнула мэма Софур. – Знаю, что не слишком меня уважаешь, шустрая ты вошь, но уж в одном я
Камилла только отмахнулась.
Паладин вернулся не один: к костру медленно, с трудом передвигая ноги, направлялся старенький духовник. Гостям успели и место подготовить, и горячего фруктового напитка разлить, а пэр Доминик всё ступал, шелестя ступнями и плотным балахоном, от повозки к общему костру. Камилла смотрела не на священника. Пэр Патрик вновь накинул чёрную рубашку под горло да перепоясался, разве что плаща не надел. И сопровождал невыносимо медленного, сухонького духовника с таким необыкновенным терпением и искренней заботой, что и у Камиллы на миг дрогнуло сердце. Паладин, воин Храма, наделённый особым даром, у которого, верно, другие стремления и заботы имелись – терпел и не раздражался. А вот у неё совладать со злостью на собственную няньку не всегда получалось. Впрочем, этот старенький священник наверняка не хлестал столько вина, сколько мэма Софур.
– Присаживайтесь, присаживайтесь, – захлопотала последняя, без церемоний подхватывая духовника под второй локоть и помогая усесться на лучший пенёк, покрытый, стараниями лавочника, мягкой шкурой. – Вот, испробуйте! Вам прогреться в самый раз…
Пэр Доминик оказался сухоньким стариком с белой, словно облако, бородой, и выцветшими голубыми глазами. Совершив благословение, он с трудом опустился на пенёк и опёрся обеими руками на трость, отпустив наконец локоть паладина.
– Которую ты исцелить не смог? – едва слышно прошелестел духовник, не сводя светлых глаз с Камиллы.
Дочь Золтана Эйросского поёжилась, но взгляда не отвела.
– Ну, тут понятно, – как только Патрик указал на Камиллу, слабо и светло улыбнулся пэр Доминик. – Взгляни на неё внимательно, Патрик Блаунт. Тут наука несложная. Огненная кровь Эйросских ллеев…
Восхищённо ахнул Густав, хитро прищурился торговец, заворчала мэма Софур, покраснел пэр Нильс, тревожно поглядывая на спутниц, а пэр Доминик только ладонь протянул к напряжённой Камилле.
– Подросла, – всё ещё улыбаясь, прошелестел пэр Доминик. – В последний раз я тебя на руках держал, доставая из воды освящённой… Как сейчас помню: пустой храм, я, уставший после службы… только подхожу к двери, как та распахивается. На пороге – воин благородной крови, с огненной головой, а на руках – младенец. Прелестная девчушка с глазами-изумрудами и улыбкой лукавой и очаровательной… И ямочки на щеках…
Пэр Доминик улыбнулся, потрепал подвинувшуюся к нему Камиллу по ещё влажным прядям.
– Жив ли ещё твой опальный отец, дитя?
Камилла старательно не смотрела по сторонам, неопределенно поведя плечом.
– Не знаю. Думается мне, был бы жив, уже бы объявился.
Патрик осторожно опустился рядом с духовником на корточки, внимательно вгляделся в лицо Камиллы.
–
– Почему? – тут же вскинулась Камилла, потому что пэр Доминик лишь молча кивнул чуть трясущейся головой.
– Ведь ты из рода Эйросских ллеев, – откашлявшись, с трудом пояснил священник. – В Мире осталось не так много благородных родов, в ком сохранились остатки древней магии. Это, безусловно, королевский род – род нашего величества Родрега Айронфисского, его кузена ллея Тадеуша Эйросского, и младшего кузена, ллея Салавата Рэдклиффского. Это три благородных рода, в которых сохранились крупицы давно уснувшей древней магии. И сила их, говорят, по-прежнему велика и неугасима. Вот только передается лишь по мужской линии, первенцам от древа…
– А по женской? – нахмурилась Камилла. Новости не порадовали. С магией дочь Рыжего барона на Островах не сталкивалась, если не считать ярмарочные трюки колдовством, и то, что впереди, помимо зла знакомого, поджидало зло неизвестное…
– Женщины благородной крови сих величайших родов устойчивы к магии, – коротко улыбнулся пэр Доминик. – Даже к благословенной силе Храма, дарованной каждому, кто служит Отцу. Вот и ты, Патрик, – полуобернулся к паладину духовник, – не сумел. Будь её кровь разбавлена, тогда, вероятно… Но это дитя – прямая наследница Эйросских ллеев, ведь у Тадеуша до сих пор нет других наследников… и у благородного Золтана, очевидно, других детей не появилось…
– О, он был верным супругом, – горячо поддержала мэма Софур, едва ли поняв с половину того, о чём толковал духовник. Нянька относилась к тому благословенному типу людей, кто, слушая до конца, забывал начало, а забыв начало, не понимали конца. – А как любил покойную жену! На Рыжего барона заглядывалась каждая первая! Но хозяин хранил верность даже и после того, как красавица Района, упокой Отец её душу…
– Няня, – не выдержала Камилла. – Не думаю, что это кому-то интересно.
– Отчего же, – мягко улыбнулся паладин. – Я полностью разделяю чувства вашего отца, ллейна Камилла. Верно, он следовал блаженной заповеди о том, что жить днём нужно так, чтобы ночью спать спокойно. И где бы он сейчас ни был, я верю, что душа его спокойна.
– Спасибо, – тихо поблагодарила Камилла.
– Да вы кушайте, – подсунула духовнику миску с тёплой похлёбкой мэма Софур. – Эдак они вас разговорами уморят! На вас же больно смотреть – кожа да кости. Вот, и краюха хлеба, мягкая…
Камилла покраснела, но Густав вовремя отвлёк внимание от обмершего от такого напора духовника.
– Пэр Патрик, – задыхаясь, позвал повар, – я слышал, что паладины бессмертны. По правде, я впервые встречаю… подобного вам! Утешьте моё любопытство… это правда?..
– В чём ценность жизни, если не понимаешь, что впереди ждёт смерть? – пожал плечами паладин. – Так ты едва ли задумаешься о последствиях собственных поступков. И без того не каждый даже десятый это делает.
– То есть – нет? – разочарованно протянул Густав. – И вы можете умереть, как и всякий человек?
Патрик тихо рассмеялся.
– Я и есть «всякий человек».
Молодой повар недолго переваривал разрушенный образ идеального воина.
– И часто приходиться вам сражаться?