Благородна и благочестива
Шрифт:
– Вот вы! – ткнул пальцем во вздрогнувшего рыбака Густав. В одной руке застигнутый врасплох старик держал кусок жареного мяса, в другой – локоть мэмы Софур. – Понимаете ли вы, что поглощаете мёртвую плоть невинного ягнёнка?
– Баранина это, – насупился рыбак, отпуская локоть дамы сердца. – А что мёртвая, так не живым же мне этого барана жрать?
Густав побледнел не то от возмущения, не то от брезгливости, взмахнул руками.
– Ах, да рассудите же головой – травоядные звери живут дольше хищных! Взгляните, сколь прелестны лани, до чего величественны олени, как забавны зайчики…
– Курицы, – ласково сощурилась на одну из соседних повозок мэма Софур, откуда доносилось осторожное кудахтанье. – Клюют пшено, а живут мало. И тупы, что винные пробки.
– Снова ты о вине, – нахмурилась Камилла. Сощурилась в сторону ухмыляющегося рыбака, прячущего бутыль под отворотом телогрейки. Всё же верно говорил пэр Никлас, что со святыми свят будеши, а с грешниками развратишися. Горький опыт подсказывал юной ллейне, что утянуть грешника от развязной компании не в пример сложнее, чем разогнать саму компанию.
– Помилуйте, но курицы клюют и червяков! – горячо возразил Густав. – Кто знает, откажись они от сего презренного мяса, возможно, и стали бы жить дольше?
– Или сдохли бы, – пробасил племянник рыбака. – На одном пшоне много яйцов из себя не выдавишь!
– Никто не знает, как сработали бы законы природы, – гордо вскинул голову молодой повар. – Бесспорно же, что вкушать мясо – бесчеловечно, дико, отвратительно, и скоро люди осознают это! Вот вы как думаете, прелестная Камилла? – с благоговением обратился Густав к самой юной спутнице.
Дочь Золтана Эйросского торопливо проглотила тайком откушенный кусок копчёного мяса и покосилась на няньку. Мэма Софур благосклонно потрепала прилипнувшего к ней рыбака по впалой щеке, от чего тот, кажется, лишился последнего зуба, и теперь силилась подняться с низкого пенька.
– Думаю, мэм Густав, что некоторые из наших предков, кто остался всеядным и не отказался от мяса – в конце концов как-то да стали людьми, – вздохнула Камилла, помогая няньке подняться на ноги. – А кто решил перейти на зелень – теперь по деревьям лазают. На соседних Зелёных Островах, сказывают, зверушки такие есть, сильно на людей похожие. Фрукты едят, по лианам прыгают. Кто-то решил, что род человеческий с ними как-то связан…
– Чушь какая! – возмутился Густав, вскакивая, чтобы помочь Камилле подсадить мэму Софур в повозку. – Хорошо, что служители храма Отца этого не слышат! Ах, это что, запах копчёного мяса?..
– Верно, из-за соседей запах, – поморщилась Камилла. – Свезло так свезло: то тухлая рыба, то копчёная мертвечина!
– До чего я понимаю вас, милая Камилла! – почти прослезился Густав. – Надеюсь, вы станете первой посетительницей моей зелёной таверны в столице! Я уверен в успехе, как никогда! Дядюшка даже подарил мне медальон везения – его передают в нашей семье из поколения в поколение, самым успешным…
– Доброй ночи, мэм Густав, – вежливо попрощалась Камилла, надёжно прикрыв полог.
Из-за плотной ткани раздалось невнятное ответное бормотание.
Ночь прошла беспокойно, но Камилла не слишком тревожилась о собственном отдыхе: до следующей стоянки целый день, успеет отоспаться. Зато рассвет встретил воплями из сразу трёх соседних повозок.
– Медальо-он! Мой медальон! – в панике метался вокруг повозки Густав, поднимая на ноги всех, кто ещё не успел порадоваться новому дню. На побледневшем от ужаса лице паренька явственно выделялись веснушки. – Украли, украли!..
– Да с чего ты взял? – недовольно пробурчал снаружи голос рыбака. – Может, сам потерял где-то?
– Я его в кошеле носил, у пояса, и кошель обрезан! Вечером был… сейчас нет!
Камилла села на своем лежаке, пихнула в бок расползшуюся няньку, чтобы та вставала, и обхватила колени, прислушиваясь к поднявшемуся снаружи шуму. Ценностей лишились ещё двое соседей: лавочник – кожаного кошеля, а в бедной семье переселенцев не досчитались единственной дорогой вещи – серебряной булавки с дорогим камнем.
Прибывший на место глава каравана с охраной, раздражённый задержкой и тем, что его отвлекают от приготовлений к скорому отбытию, выслушал всех и отмахнулся:
– Ваши проблемы! Следовало бы лучше смотреть за вещами!..
Переступив через спешно одевавшуюся мэму Софур – как, снаружи скандал, а она ещё не в курсе?! – и красневшего от вида нижних женских сорочек пэра Нильса, Камилла распахнула полог.
Глава каравана замолк на полуслове, глядя на юную девицу с распущенными волосами и в одном ночном платье.
– У меня… зеркальце пропало, – запинаясь, выговорила Камилла. Взглянула на хозяина каравана, крепкого приземистого мужчину, почти умоляюще. Закусила губу от отчаяния. – Отцовский подарок. Серебряное такое, с рубинами…
– Тут вор где-то! – решительно рявкнул глава семейства. – Раз нас всех подряд потрясли! Хозяин, посодействуй! Ты ж тоже доброй славой дорожишь!
– Медальон, – горестно всхлипнул Густав.
– Да что медальон и булавка ваша! – взорвался обчищенный лавочник. – Я дневной выручки лишился, а это десять серебряных!..
Поднялся шум, к которому Камилла добавила показательное лишение чувств: присела на ступеньку повозки, приложила ладонь ко лбу, позволяя распущенным прядям соскользнуть с плеча. Хозяин плюнул, глянул ещё раз на томную девицу и кивнул охранникам. Камилла потеснилась, позволяя им осмотреть их повозку под возгласы пэра Нильса и возмущённой вторжением мэмы Софур, и за дальнейшим наблюдала с уже живым интересом.
Награбленное нашли быстро: в повозке недоумевающих рыбаков, которых тут же, невзирая на крики, ругань и заверения в невиновности, скрутили и выделили охрану, дабы сопроводили в город на суд.