Благословение
Шрифт:
Мужчины встали и представились. Здесь были Питер, его отец, дедушка и дядя. Миссис Мендес и тетя освободили для Дженни место на софе, перед которой на низеньком столике слуга поставил серебряный поднос с бутылками и стаканами.
Питер протянул стакан Дженни.
– Ты не спросил свою гостью, что она хочет, – сказала его мать.
– Я всегда знаю, что хочет Дженни. Она любит имбирный эль.
Дженни пила, в то время как мужчины продолжали разговор. Она помнила, что нужно держать колени плотно сжатыми. С прямой юбкой, говорила мама, нужно быть осторожной. Она задирается, когда кладешь ногу на ногу. Мама знает
– Я полагаю, – сказала миссис Мендес, – ваш сад еще не цветет так, как наш. Мне сказали, что у вас на севере весна наступает на месяц позже, чем здесь.
Ваш сад. Дженни старалась не смотреть на Питера. – О, да, у нас дома еще холодно.
– Как хорошо, когда дом полон молодых людей, – заметила тетя. Она должна быть родственницей по линии матери Питера, что видно даже по ее шелковой блузке и круглой формы сережкам. – Я слышала, Салли Джун тоже пригласила гостью на выходные.
– Да, Анну Рут Марч из Саванны.
– О, Марчи! Прекрасно! Так девочки дружат?
– Да, мы возили их вместе на побережье прошлым летом, разве ты не знала?
– Я не знала. Как чудесно! Дружба передается из поколения в поколение.
Тем временем Дженни осматривалась, вспоминая увлекательную книгу по социологии, в которой была глава о стилях зданий и этнических корнях населения. Некоторые англосаксы, например, имеют пристрастие к старинным вещам, даже если и не получили их по наследству, но им нравится делать вид, будто они достались им от предков. Они хотят показать, что они не из новой волны эмигрантов. Некоторые евреи отдают предпочтение современным вещам, как бы желая продемонстрировать, что они именно из новой иммиграционной волны и как много они достигли. Все это так глупо… Но это не ее дело. Комната была красивой, и в ней столько чудесных книг.
– Ты смотришь на портрет, я заметила, – сказала миссис Мендес, неожиданно обратившись к Дженни.
Она не смотрела на картину, но теперь вспомнила, что серая форма принадлежала конфедератам. У мужчины были бакенбарды, а в руке он держал саблю.
– Это прапрадедушка Питера по отцовской линии. Он был майором, его ранило около Антьетама. Но, – это было сказано с легким смехом, – он выздоровел, чтобы жениться и создать большую семью, а то бы нас никого здесь не было.
Дедушка рассмеялся.
– Ну, давайте выпьем за него. – Он встал, поднял свой стакан и поклонился картине. – Приветствую, майор. Он был моим дедушкой, вы знаете, и я помню его. Я уже говорил вам, что мне было пять лет, когда он умер, и все, что я помню, говоря по правде, так это то, что он разводил пчел. Привет, а вот и наша Салли Джун.
С ней вошла вторая девочка в костюме для игры в теннис.
– Анна Рут Марч, Дженни Раковски.
– Большое спасибо за торт, дорогая, – сказала миссис Мендес. – Анна Рут вспомнила, как Нам понравился фруктовый торт, который готовит их повар.
– Мама подумала, что это будет чудесный подарок в это время года.
Подарок. Тогда тебе нужно было привезти подарок. Почему Питер ничего не сказал ей? Он должен был сказать ей. Но как он мог сказать: «Послушай, тебе бы не мешало привезти что-нибудь, Дженни»?
Здесь было холодно, холодно и неуютно. Она облегченно вздохнула, когда пригласили к обеду. Еда займет время, и не нужно будет
Стол был отполирован, как черное стекло. На полированной поверхности стоял сверкающий набор посуды из голубого фарфора, серебра и хрусталя. В какой-то миг Дженни вспомнилась мать, приносившая бутылку кетчупа… Обед подавал тот же самый чернокожий Спенсер в белом костюме. Мужчины вели неспешный разговор, говорили о местных выборах, гольфе и семейных сплетнях. Блюда издавали приятный аромат. Обед состоял из супа, который, как узнала Дженни из чьего-то замечания, был черепашьим; ароматного жаркого с розмарином, свеклы, порезанной с бутонами роз. Она ела медленно, стараясь следить за тем, как она ест.
Тема Вьетнама возникла неожиданно, в связи с сообщением о вчерашнем сражении и человеческих потерях. Тут заговорил дедушка.
– Что нам нужно, так это прекратить осторожничать раз и навсегда. Мы должны наконец решиться и разбомбить к черту весь этот Ханой.
Отец Питера добавил:
– Мы превратились просто в посмешище. Такая великая держава позволяет обращаться с собой, как… – он презрительно обвел взглядом собравшихся вокруг стола, – как я даже не знаю с чем. Эти марширующие юнцы, эта протестующая толпа! Если бы один из моих сыновей… Поверьте мне, если эта война еще будет продолжаться – я надеюсь, что нет, что мы накажем их к тому времени, – но если она все еще будет идти, когда Питер закончит колледж, я надеюсь, что он наденет форму, как подобает настоящему мужчине, и исполнит свой долг. Правильно, Питер?
Питер с трудом проглотил кусок. Он посмотрел мимо Дженни туда, где сидел его отец.
– Правильно, – повторил он.
Она поняла, что удивление отразилось на ее лице, и поспешила наклонить голову, думая про себя: «Но ведь ты говорил мне, когда мы разговаривали об этом, что никогда не пойдешь, никогда; что это аморальная, бессмысленная война. Все это говорил ты, Питер!»
– А твои друзья, каково их отношение, Питер? – поинтересовался дедушка.
– О, мы не так много говорили об этом.
Как это можно не говорить об этом! Сейчас все об этом только и говорят – в классе, после уроков, в кафетериях и даже ночью. Можно даже сказать, что это все, о чем мы теперь говорим!
Дед продолжал настаивать:
– Но у них есть какое-то мнение? Лицо Питера сделалось пунцовым.
– Конечно. Естественно, одни думают одно, другие – другое.
– Ну, я надеюсь, ты-то говоришь как настоящий мужчина, а не как презренный трус, и защищаешь своего президента. Ты не должен позволять им вести пораженческие разговоры. Это ослабляет страну. Я надеюсь, что ты не сидишь молча, позволяя им говорить, что вздумается, Питер.
– Нет, сэр, – глухо отозвался Питер. Миссис Мендес вмешалась в разговор.
– Достаточно о политике! Давайте поговорим о более приятных вещах, как, например, завтрашний вечер по случаю дня рождения Синди. – Она объяснила Дженни. – Синди – это кузина, можно сказать, вторая кузина, которой исполняется двадцать один год, и для нее устраивают небольшой официальный прием дома. Надеюсь, что не будет дождя. Ведь танцы решено проводить на улице. Все должно быть чудесно.
«Небольшой официальный прием… Он не сказал мне об этом тоже. Может, он не знал. Но у меня нет платья»… – думала Дженни. Никогда еще она не чувствовала себя так неловко.