Благую весть принёс я вам
Шрифт:
Войдя в шатёр, Головня скинул меховик в руки подскочившего слуги, присел к жарко пылавшему очагу. Стражники, морозно дыша, впихнули испуганно вращавшего глазами пленника, бросили его, как мешок с молоком, на устланный шкурами пол. Ожог, войдя последним, замялся у входа, прижатый спинами охранников.
Головня сказал ему:
– Садись, чего топчешься?
И, прищурившись, воззрился на пленного. Тот моргал короткими ресницами, бегал глазами, жемчужно белевшими на чёрном, как обожжённая кость, лице и мелко дрожал, словно продрогший
Ожог, подвинув стражника, прошёл к очагу, сел напротив вождя, глухо стукнув кончиком пустых ножен о прикрытую шкурами землю.
– Скиньте с него колпак, - велел Головня.
Один из воинов зацепил пятернёй торчащую верхушку колпака, стянул с курчавой башки пленного. Ожог скривился от отвращения, Головня же усмехнулся.
– Тоже боится, - сказал он Ожогу.
– Кисло ему здесь, паршивцу. Одиноко. Вместе с собратьями он - сила, а один - слаб как птенец. И всё волшебство его - пфф, дым!
– Вождь осклабился, поворачиваясь к пришельцу.
– Что скажешь, бесёныш? Не ожидал такого оборота?
Пленник что-то залопотал, часто-часто прищёлкивая языком, пал ниц, заелозил смоляным лбом по истоптанной, в жирных пятнах, шкуре. Ожог в растерянности бросил взгляд на вождя. Тот невозмутимо слушал лопотанье пленника, потом велел стражникам:
– Захлопните ему пасть.
Оба воина наклонились и одновременно ударили пришельца: один - по затылку, другой - в левый бок. Пленник замолк, вскинул рожу, как схваченный за загривок щенок.
Полог за его спиной смялся, отплывая в сторону, и в шатёр вошёл Осколыш. Был он чумаз и напряжён, меж распахнутых половин измазанного сажей меховика проглядывал хрусткий от замёрзшего пота нательник.
– Звал, великий вождь?
Увидев курчавую макушку, осёкся, застыл изумлённо.
– Звал, звал, проходи, - подбодрил его Головня.
Кузнец, суеверно сторонясь пленника, прошёл к очагу, опустился возле него, скинув со спины меховик.
– Ожог подарочек привёз, - ответил вождь на немой вопрос.
– Каков, а?
Осколыш покосился на пленника и поспешно отвёл взор - боялся сглаза. Пожал плечами, не зная, что сказать.
Вскоре подтянулись и остальные помощники. Заходили по всякому: кто - волнуясь, в тревоге, а кто - и безмятежно, пряча зевоту в ладони. Но все, стоило им заметить пленного, столбенели и бочком протискивались к очагу.
От набившихся внутрь людей в шатре стало душно, завоняло потом и слежалыми шкурами. Головня выгнал слуг, чтоб не задохнуться, спросил Ожога:
– Друга нашего, Огонька, не видал ли?
– Есть там кто-то из наших, - ответил тот.
– На собаках ездит. А уж как его по имени, того не знаю, великий вождь. Уж не серчай.
– Он это и есть, - процедил Головня, кривясь от ненависти.
– Больше некому. Прямиком в мои руки идёт...
Последним из помощников приковылял Хворост. Узрев Ожога, радостно обнялся с сыном, потрепал по вихрастой башке.
– Вернулся, значит. Живой.
Ожог, нахмурившись, выслушал о злоключениях Пара. Полыхнул очами, глянув на пленника, невольно потянулся к ножнам и засопел, сдерживая гнев.
Затем явился один из писарей - желтолицый, обрюзгший, с крючковатыми пальцами и длинными грязными ногтями. Склонился подобострастно, не обращая внимания на чёрного воина:
– Ты звал, великий вождь?
– Чадник говорил, ты языку пришельцев обучен, - сказал Головня.
– Перетолмачить надо. Вон видишь, сидит?
Писарь бросил небрежный взгляд на пленного.
– Перетолмачу, великий вождь.
– Ну садись сюда, коли так. Откуда по-ихнему знаешь?
Писарь протиснулся мимо стоящих по бокам от пришельца воинов:
– Я ж - из Федорчуков. Мы под этими демонами две зимы сидели, пока ты по милости своей не освободил от их петли.
– Что ж, все Федоруки по-ихнему болтать наловчились?
Писарь лукаво осклабился.
– Меня всегда к знаниям тянуло, уж таким уродился.
– Ладно, спроси его, кто такой, и сколько у них людей.
Писарь, старательно вытягивая губы в диковинных звуках, прощёлкал что-то пленнику. Тот оживился, повернул к нему вороное ухо, внимая. Потом начал отвечать. Помощники вождя с суеверным ужасом прислушивались к диковинному разговору.
Выслушав ответ, писарь вымолвил:
– Трудно его понять, великий вождь. Странно произносит... едва-едва улавливаю.
– Ты не дуришь ли меня, писарюга?
– подозрительно спросил Головня.
– Смотри, у меня с такими разговор короткий.
– Что ты, что ты, великий вождь! Матушкой Наукой клянусь и её присными... У них ведь там в каждой общине свой язык - демон ногу сломит.
– Он вздохнул, вытер взмокший лоб.
– Это тебе пленный наш поведал?
– Я это ещё в общине узнал, когда пришельцы с нас пушнину трясли.
– Так чего этот шелудивый говорит? Ты вопрос ему растолковал?
– Растолковал, великий вождь.
– Писарь почесал горбатый нос.
– Говорит, людей у них с... полторы сотни наберётся. Это значит, семь раз по пять пятков. А начальник - Вилакази... он становищем управляет... на берегу большой воды... только он - не вождь, а навроде помощника... их много, таких помощников...
Вилакази... При звуке этого имени Головня окаменел лицом и сжал кулак - впившиеся в ладонь пальцы аж покраснели от натуги. Процедил, дёргая волосатой щекой:
– Помню-помню, как же. Черноглазый вонючий пёс, явился по наши души.
– Он снова поглядел на писаря.
– А Огонёк с ними ли? Спроси.
– И вперил в пришельца острый взгляд, весь подавшись вперёд.
Пленный переспросил что-то у толмача, потом залопотал, горестно мотая головой.
– Говорит, есть у них какой-то проводник из местных. Только как его по-нашему - не знает. Они зовут его Следопытом.