Благую весть принёс я вам
Шрифт:
А утром глазами таёжников предстал полусожжённый, почернелый табор, обляпанный, точно кротовыми холмами, мёртвыми телами зверолюдей и лошадей. Меховые наверхи на санях сгорели чуть не целиком, лишь в нескольких местах трепыхались обугленные по краям, потемнелые от дыма и пепла обрывки оленьих и медвежьих шкур на деревянных рёбрах. Ощипанными чёрными птицами торчали среди изломанных полозьев жаровни. Враги сновали среди обломков, тащили на опорах здоровенные громовые палки с большими жерлами, собирали из разбитых ящиков рассыпавшиеся железные болванки с заострёнными носами и рыбьими хвостами, хлопотали над ранеными,
Лучина, продрогший, непроспавшийся, хмуро наблюдал, как пришельцы, взявшись по двое, устанавливают жерластые трубки на снегу, укрепляя боковые опоры. Их товарищи неспешно растягивались цепью позади этих трубок, проверяли оружие, что-то доставали из кожаных сумок на боку, прикручивали обоюдоострые ножи к полым концам громовых палок. Вилакази, которого Лучина сразу узнал по росту и стати, говорил о чём-то с бойцами, расчищавшими снег вокруг больших трубок, показывая при этом в сторону таёжного становища. Те кивали, лоснясь чёрными рожами, слушали начальника.
– Кажись, меньше их стало, - проговорил стоявший рядом с Лучиной помощник.
Лучина промолчал, пытаясь высмотреть среди обломков табора Огонька, потом обернулся, глянув на столпившихся внизу стрелков. Над их мохнатыми колпаками вздымались костяные накладки можжевеловых дуг, рябили оперённым разноцветьем стрелы в колчанах. Пропитанные жиром, присыпанные песком меховики каменно стукались друг о друга. Под козырьками твёрдых колпаков тускло чернели опаловые зрачки. Кто-то неслышно молился, прижавшись лбом к спинке лука, другие перешучивались, толковали промеж себя о предстоящем бое; некоторые, отойдя в сторонку, успокаивали жён и детей. Грызя промёрзлый кончик рукавицы, Лучина поднял глаза: меж скученных шкурниц, задевая концом ножен за мохнатые края, шёл Головня в сопровождении трёх копейщиков.
Стрелки расступились перед вождём, притихли. Головня легко взлетел по снежным ступенькам. Придерживая громовую палку, болтавшуюся за спиной, он окинул взглядом пространство перед становищем, поправил рогатый лосиный череп на колпаке. Лучина опёрся локтем о край частокола. Стянутые рыбьим клеем костяные пластины его доспеха тихо стукнули друг о друга. Приподняв сползший на глаза колпак, он искоса поглядывал на вождя. Тот перехватил его взгляд, хмуро произнёс:
– Сейчас вмажут.
– Помолчал, шумно сопя слипающимися от мороза ноздрями, и вдруг радостно ударил Лучину кулаком по плечу: - Вмажут! Будет бой!
Враги, растопырив коленки, вытаскивали из деревянных ящиков каплевидные бруски с хвостами, как у карпов, и вставляли их в устремлённые к небу жерла больших трубок.
Лучина растерянно улыбался, не понимая радости начальника. А тот вдруг вскричал:
– Вниз!
И спрыгнул с вала.
Лучина замешкался, успев заметить, как пришельцы метнулись кто куда от своих трубок. Бахнули выстрелы, с деревьев посыпался снег.
Лучина тоже сиганул вниз, зажал уши. Над частоколом взметнулись тучи холодной серой пыли. Застучали, падая, комья мёрзлой земли, закрутились снежные вихри. На пригнувшихся людей вьюжно обрушилась ледяная крошка.
– Это что ж такое?
– Не боись, - оскалился Головня, выпрямляясь.
– Выдюжим.
Снежная буря, заклокотав, опала как
– Не боись, ребята!
– приободрил их Головня.
– Наша вера любого врага переможет.
Глаза его горели, сквозь волосню на щеках проступал лихорадочный румянец. Движения были порывисты и резки. Обернувшись к одному из охранников - рослому, белобрысому парню с родимым пятном в полщеки, - приказал:
– А ну-ка, подымись на вал, глянь, чем там враги заняты.
Тот боязливо поёжился, но подчинился. Пригибаясь, вскарабкался на вал, полуприсядя глянул меж верхушек частокола.
– Что-то с большими трубками мудрят, великий вождь. Суетятся что-то...
– А остальные что?
– крикнул Головня.
– Пока ничего... растянулись вереницей.
Головня, не сгоняя с лица шалую улыбку, снова обозрел лучников, сказал Лучине:
– Хорошо, что мало их. С одного боку только нападать могут. Иначе мы бы тут...
– Он не договорил, крикнул стрелкам: - Держись ближе к стенам, ребята! А кто побежит - того я вот этой штукой самолично...
– он похлопал по громовой палке за спиной.
И тут небо вновь будто разломилось пополам и с оглушительным скрежетом начало проседать на землю, как трухлявая крыша сруба. За спинами лучников разверзлись пылающие чертоги Огня: неведомая сила расшвыряла шкурницы, подбросила к оплывшему небу разломанные сани, косы и маслобойки, разорванные мешки, осколки посуды. Всё это взмыло ввысь, крутясь в тучах снега и земли, и осыпалось обратно убийственным дождём, частично скатившись на глинистое дно образовавшихся воронок.
В куче вырванной земли, среди разного хлама и обломков виднелись посеревшие руки, недвижимо лежали тела в грязных меховиках, в воронку скатилась чья-то голова. Становище, точно огромный зверь, отозвалось на удар мучительным воем. Неистово заливались лаем собаки.
– Эвон как бьют, - пролепетал Лучина.
– Не удержать...
Головня, снова выпрямившись, облизал пересохшие губы.
– Кто двинется - убью!
– рявкнул на заколебавшихся стрелков. Повернулся к наблюдателю на валу.
– Ну что там?
Наблюдатель вдруг откинулся назад и, взмахнув руками, съехал на спине вниз по склону. Лицо его было в крови. С той стороны частокола посыпался перещёлк громовых палок, точно затрещали, ломаясь, дрова в огромном костре. И, отзываясь на этот треск, зазвенели брёвна в частоколе, от которого, взрываясь опилками, отлетали мелкие кусочки. Головня заорал:
– Лучники, к бою!
И кинулся на вал, презирая опасность. Лучина с охранниками бросился за ним.
Пришельцы готовились в третий раз бахнуть из больших трубок - возились вокруг них, чуть не сталкиваясь лбами.
– Этак они нам весь стан разнесут, - дрожащим голосом произнёс Лучина.
– Не разнесут, - процедил Головня, скидывая на снег лосиный череп.
– Лёд их возьми, и ведь стрелой не достать, - простонал Лучина.
Грянул ещё один залп. На этот раз рыбохвостые капли угодили точнёхонько в частокол, выломав три неровных, оскалившихся кусками расколотых брёвен, дыры, зиявших сквозь бурлящий снежный дым. Шмякнувшиеся оземь Головня и Лучина с охранниками сплёвывали забившуюся в рот кисловатую талую водицу.