Благую весть принёс я вам
Шрифт:
Ночью прошёл ливень, вытоптанная за много дней земля блестела словно иней. Парило невыносимо. Серые тучи медленно перекатывались друг через друга, ломались, стёсывали бока, вспыхивали по краям бледным сиянием. Над стойбищем плыл запах гари: костры горели круглые сутки, отгоняя гнус.
Вождь велел привести Рдяницу. Спросил у неё:
– Куда Искра ушла - знаешь?
Та усмехнулась.
– Может, и знаю. Да тебе не скажу.
– А я вот сейчас велю сына твоего полешком прижечь - авось язык-то и развяжется, а?
Рдяница презрительно дрогнула губами.
– Ты - позор отца и матери. Не будет тебе прощения ни на этом, ни на том свете.
Головня лишь усмехнулся.
– Не сознаешься, пеговласая?
Рдяница заколебалась.
–
– Эвона! О совести вспомнила. А когда сторожа убивала, ничего в душе не всколыхнулось?
Рдяница поняла - Огонь карал её за преступление. Убийство - страшный грех.
– Ну и Лёд с тобой, - плюнула она.
– К Павлуцким Искра уехала, к родичам моим. Что, тоже их рабами сделаешь? Не дрогнешь? Они-то - не Рычаговы, в услужение не пойдут. А бабы здешние всех твоих охотников со свету сживут - сами ведь тоже из Павлуцких. Забыл уже?
Она насмехалась над бессилием вождя. Но и тот был не лыком шит - примотал неукротимую женщину к коновязи возле руин древней постройки, а Жару сказал:
– Сегодня отбываем к Павлуцким. Возьми пяток охотников и самых быстрых кобылиц.
Тот не рыпнулся, пошёл выполнять приказ.
А вождь сыпал распоряжениями:
– Сполох, остаёшься за старшего. Пока не вернусь, держи мерзавку на заболони и воде. Думаю, она не одна, кто о бегстве жены ведал. Вернусь - допрошу хорошенько. А ты, Пепел, за сестрой присматривай - как бы не случилось тут с ней чего. Тревожно мне что-то.
И, оставив помощников в тяжких раздумьях, умчался в погоню.
А спустя два дня община восстала.
Глава шестая
Головня не случайно взял Костореза с собой: боялся, как бы в его отсутствие этот рохля совсем не подпал под влияние родичей. Шутка ли, второй раз жена оказывается в опале. Тут можно и сломаться, особливо ежели вся община тыкает в тебя пальцем - несчастный хлюпик, не вступишься за супружницу? Одно только имя, что мужик, а на деле - трусливая баба. В решимость Жара Головня не верил, он опасался его отчаяния. Потому и прихватил, чтоб держать под боком.
Жар и правда впал в оцепенение. На вопросы отвечал невпопад, в разговоры не вступал, смотрел перед собой опустошённым взглядом и моргал. Поначалу, пока не отъехали, ещё пытался смягчить вождя, просил оставить его с детьми - мол, пропадут без него. Головня отмахнулся: "О детях бабы позаботятся. А ты о деле думай". А как думать о деле, если там, возле остроголовой кольчастой коновязи с ликом Науки на вершине томилась она - невыносимо склочная баба, отравившая Жару всю жизнь, а ныне ставшая чуть не страдалицей за веру в очах каждого родича? Неуклонные, как зимние ветра, возвращались к ней мысли, и вспоминалось неказистое житьё-бытьё, полное ссор и взаимных упрёков. Жизнь без любви и уважения. Их не спрашивали, когда женили друг на друге. Отец Огневик на правах названного родителя выбрал ему невесту из соседей-Павлуцких, породовитее да поухватистее, чтоб служила надёжной опорой блаженненькому мужу, наделённому как на грех чудным даром от Огня. Рдяница быстро освоилась на новом месте, а освоившись, прониклась к супругу искренним и необоримым презрением. До того сильным, что даже детей иметь от него не хотела, из кожи вон лезла, чтобы понести от другого. Какое-то время путалась с разудалым рыбаком Сияном. Но Сиян и без того кормил две семьи, брать на себя третью не торопился, да и не мог: Отец Огневик таких шуток не одобрял. Всё же некоторое время Рдяницу грела надежда, что Огонь скоро приберёт старика к себе, а Ярка, наследница Отца, по бабьей своей солидарности не будет так сурова к любовникам. Однако Сиян сам порвал с Косторезовой женой, устав от взбалмошной бабы. Рдяница с горя кинулась искать счастья у бродяг, сходилась то с одним, то с другим, но детей своих, что обидно, рожала только от мужа. Это её злило безмерно. Чтобы хоть как-то отомстить ему, изводила придирками, намекала на его бесплодие. Напрасные усилия! Слишком уж похожи на отца была два старших ребёнка - такие же глазастые, пугливые, тонконогие. В младшей дочке Рдяница не была так уверена: когда понесла её, крутила шашни с пришлым кузнецом, белобрысым и широколицым, с руками-корневищами и вечной усмешкой в пышную бороду, а дочура как раз беленькой росла, кряжистой, скуластой, вылитый кузнец. Да вот беда: родитель у Рдяницы такой же был, только чуть потемнее, а дочка, словно в издевку, тоже начала со временем темнеть. Как тут не взвыть от досады?
Смерть Отца Огневика, как ни была желанна, оглоушила Рдяницу похлеще любых передряг. Казалось бы - судьба сама идёт в руки, только хватай. Но на беду не было у бабы в то время никого на примете, пришлось остаться с ненавистным мужем. А потом уже и не до того стало. Головня так лихо прибрал всю общину к рукам, что никто и пикнуть не смел. Если кого и слушал теперь, то лишь помощников своих - Лучину, Сполоха да всё того же Жара. А у тех, понятно, одно на уме - сытно жрать да баб тискать. Даже Косторез приосанился, расправил плечи и, впервые в жизни, начал повышать на жену голос. Рдяница, понятно, не оставалась в долгу, огрызалась, но чувствовала - сила теперь не на её стороне. Удивительным образом оказалось, что треклятый Отец Огневик, смерти которого она так ждала, являлся залогом её положения. Оставшись без него, она, как и все бабы, вдруг попала в зависимость от мужа. И кабы не природная слабость Костореза, давно бы уже пришлось ей делить кров с ушлой соперницей. Как тут не прийти в ярость?
С некоторых пор её частенько стала навещать Искра, у которой совсем разладилось с Головнёй. Целыми днями она теперь пропадала в жилище у Рдяницы, жалуясь на холодность мужа и наглость служанки. Косторезова жена распаляла её ревность, мстя тем самым Головне за своё унижение на перекочёвке. А потом, когда почувствовала, что Искра созрела для решительных действий, подкинула ей мысль о побеге.
– Как же я уйду?
– с ужасом вопросила та.
– На сносях ведь, да и не делают так...
– А как?
– тут же наскочила на неё Рдяница.
– Не знаю. А только не так.
Рдяница окинула суровым оком супругу вождя.
– Что ж, так и будешь терпеть? Он - не человек больше, он - демон. Зачаровал его колдун, окутал ворожбой, подчинил себе душу. Ты свободна перед ним. Если не о себе, подумай хотя бы о ребёнке, которого носишь. Головня прочит его в наследники, мечтает, чтобы он вслед за ним распространял зло по земле. Неужто желаешь ему такой участи? Хочешь, чтобы люди ненавидели его так же, как ненавидят отца? Подумай, Искра, крепко подумай.
Искра печально кивала, но колебалась, не давала прямого ответа. И только окончательная ссора с Головнёй заставила её принять окончательное решение. Она не сказала Рдянице об этом, она только вопила, заламывая руки, кричала, что опозорена навсегда, навеки, и что скорее выколет себе глаза, чем ещё хоть раз взглянет на мужа. Рдяница и не спрашивала, она всё поняла. Тем же вечером, дождавшись, пока Жар и дети уснут, она прокралась к жилищу вождя и стала зорко наблюдать за ним. И дождалась, чего хотела: увидела, как Искра, пятясь, волочёт из шкурницы вождя тяжёлый мешок. А там уже события понеслись одно за другим, и Рдяница сама не заметила, как сначала убила человека, а потом оказалась на привязи, съедаемая мошкарой.
– Допрыгалась, зараза?
– глумилась над ней Заряника, выходя мять кожи.
– Мало тебе прежней кары? Всё не уймёшься, косматая, скверну по общине разносишь. Вот вернётся вождь, больше тебе спуску не даст.
– Пошла прочь, гнилушка, - зло отвечала Рдяница.
– Придёт и мой день - уж тогда наплачешься.
– Ха-ха, никогда он не придёт. Головня вернётся, и башку твою дурную снимет. Помяни моё слово.
Подходил и Сполох, качал головой.
– И надо было тебе сердить его, Рдяница! Вроде, успокоилось всё, зажили хорошо и сытно, так нет же - свербит у тебя что-то, зудит в одном месте. Ты ведь не только себя, ты и мужа своего, и всех нас, родичей твоих, под нож подвела. Головня теперь совсем к нам доверие утратит. Вот чего ты добилась, неугомонная.