Благую весть принёс я вам
Шрифт:
– Идите и выгоните всех чужаков. Выгоните их прочь. А тех, кто посмеет упираться, приведите сюда, к нам. Мы отдадим их на суд Огню.
– Да будет так!
– выкрикнул кто-то из мужиков.
– Настал час возмездия. Пришло наше время, братья!
Один за другим охотники уходили в сумрак, а голоса их продолжали звучать в синей полутьме, то сливаясь в единый рёв, то распадаясь на отдельные выкрики. И когда последний из них растворился в лазурном мареве, из сапфировой дымки вдруг раскатисто грянул страшный многоголосый вопль, заметались
Рдяница глянула хмуро на Пылана, державшего тело её сына:
– Пойдём.
Слева от них шумел погром, там летали искры и гуляло, извергаясь, пламя, справа подростки торопливо снимали с шестов пожелтевшие черепа, бабы таскали туда охапки поленьев и хвороста, складывали их в кучу. Связанный по рукам и ногам Пепел, лёжа на земле лицом вниз, что-то неразборчиво рычал, дёргаясь в путах.
В жилище Рдяница сказала Пылану:
– Положи его здесь.
Две девочки испуганно прижались друг к другу, увидев мёртвого брата. Мать с горечью посмотрела на них, произнесла, дрогнув лицом:
– Вот так, дочки, нет у вас больше брата. Помолитесь за упокой души...
– Она закрыла глаза ладонями, гнусаво промолвила: - Смойте с него кровь.
– И вышла, провожаемая безутешным детским плачем.
Пылан вышел вслед за ней. Рдяница приказала ему:
– Приведи сюда сучку.
Тот сначала не понял, тупо уставился на неё, но тут же смекнул и утопал, размахивая клешнятыми руками.
А Рдяница потянула носом горелый воздух и крикнула с досадой:
– Оставьте валежник, бабы. Этот уже никуда не денется. Другое у вас дело ныне - с шалавами разобраться, что ваше место заняли. Торопитесь, пока не поздно!
Те побросали хворост, загомонили наперебой:
– А и впрямь, за косы их - да в костёр.
– Ну да, а тебя потом муж мордой в навоз за это.
– Небось не окунёт...
Рдяница топнула ногой.
– Мужиков испугались? Лучше гнева Огненного бойтесь. Позор глаза выест!
– Эх, гори оно всё синим пламенем!
– выкрикнула самая отчаянная и бросилась к своему жилищу.
Рычаговских баб, визжащих и плачущих, погнали дубьём и плётками. Измывались над ними по всякому: драли за волосы, срывали одежду, царапали лица и шеи. Злорадно кричали:
– Пригрелись, лахудры? Теперь-то вам все наши слёзы отольются! Света белого не взвидете!
Одна из Рычаговских баб - беременная, с длинными космами - упала на колени, громко стонала, держась за надутый живот. Её оставили, пожалели. Но прочих не щадили: мучили с жестокой обречённостью, зная наверняка, что мужики, закончив крушить Рычаговых, не простят этого жёнам. И оттого лютовали ещё больше.
А Рдяница, хохоча, потрясала руками и посылала проклятье вождю и всем его лизоблюдам.
– Нет больше моего и твоего. Всё опять общее, как встарь. Славься, Огонь! Славься, великий Податель жизни!
Чёрные спутанные волосы её падали на сморщенную грудь, старушечье лицо вытягивалось от ликования. В складках кожи на щеках мерцали капельки пота, словно яд сочился из разъятых уст.
Один из мальчишек принёс ей череп Отца Огневика. Она подняла череп над собой, закричала:
– Прости нас, Отче, что бросили тебя в тяжкую годину. Грешны пред тобой и в том винимся. Предстательствуй за нас перед Огнём, Господом нашим, да смилостивится над нашими душами.
Вернулся Пылан, бросил к её ногам скорчившуюся Зарянику.
– Что с этой делать?
Рдяница скосила суровое око на девку.
– Привяжи к шесту. И братца её - туда же. Пусть увидят, каково злоумышлять на Артамоновых.
Сказано - сделано. Обоих Рычаговых примотали ремнями к шестам, обложили поленьями. Пепел начал бредить. Лицо его опухло, оба глаза заплыли, с разбитых губ капала кровь, щёки прочертились красными полосами. Он хрипел и кашлял, а детвора веселилась вокруг него и кидалась землёй.
Потом Рдяница велела Пылану отыскать Сполохову мачеху и привязать её тоже. Охотник справился и с этим - притащил за руку упирающуюся, визжащую женщину, прикрутил её к третьему шесту. Прогудел:
– Постой покуда здесь, отступница.
Рдяница горделиво вышагивала перед пленниками, злорадно вещала им про карающую десницу Огня.
А в верхнем стойбище, среди несмолкаемых воплей и беснующихся факелов, затрепетал вдруг громадный костёр и донёсся ликующий клич: "Выкуривай сволочей!". Из сизого мрака вынеслась кобыла и помчалась к речному косогору, волоча на постромках исполосованное ранами тело охотника. Бабы с визгом шарахнулись в сторону, кто-то упал на четвереньки, кобыла же проскакала мимо шестов и полетела дальше, стремительно тая в сиреневой мути.
Рдяница тряхнула угольными патлами.
– Порезвились - и будет, бабоньки. Раздайте лопаты мерзавкам. Пусть роют яму и убираются ко Льду.
– Ты не рехнулась ли, Рдяница?
– крикнули ей.
– К чему тут яма? Эвон раскопов полно.
– Не болтай, а действуй. Или хочешь дождаться мужиков?
Бабы переглянулись, понимающе закивали. Измученных, расцарапанных, с выдранными волосьями Рычаговских женщин погнали за лопатами, а Рдяница подозвала к себе Пылана и, указав на Зарянику с Пеплом, приказала:
– Жги.
– Всех троих?
– обомлел тот.
– Нет, нашу оставим. Её час ещё настанет.
Медовое зарево осветило избитых и чумазых женщин, роющих большую яму под присмотром Пылана и нескольких подростков. Рдяница затянула древний гимн Огню, пошла, пританцовывая, вокруг костра, радуясь истошным воплям сжигаемых.
Пришли холода,
Тепло отступило.
Всю землю тёмною мглою накрыло.
Поднялся Огонь на верхнее небо,
Смущённый величьем коварного Льда.