Блаженство по Августину
Шрифт:
Друг Скевий несколько раз заезжал накоротке к другу Аврелию в прошлом году, когда появился в Тагасте, чтобы пышно и достойно похоронить отца, а также управиться с наследством. Затем состоялось обручение Скевия с тагастийской невестой, какую он расчетливо и распорядительно высмотрел во время тех печальных торжеств.
Зато на сей раз у Скевия на уме имелись вовсе не матримониальные или же иные производительные расчеты.
— …В Гиппоне дело у нас, мой Аврелий, не меньше, чем на два миллиона кесарских серебряных денариев. По меньшей мерке столько денег завидущие частные глазищи и загребущие общественные
Кесарю — кесарево, а Богу — богово. Потому благочестный катехумен Оксидрак обращается к тебе с нижайшим устным прошением подготовить его к принятию святого крещения.
Похоже, с ним злоключилась та же грудная немочь, что когда-то унесла Палланта Ситака. Совсем захирел и скуксился наш пролаза. Кровь у него идет и горлом и носом.
Тебя в пророческом сне как-то раз увидал. На Бога вернейшие надежды питает. О чем-нибудь телесном думать не думает, если душу спасти хочет.
Слыхал он, как Божий человек Амвросий Медиоланский тебя к принятию крестильного таинства предуготовил. Теперь вот на то же самое премного и благочестно прочувствованно надеется.
Не откажешь ему в этой духовной и душевной малости, друг мой Аврелий, исповедник Слова Божьего?
— Исповедимо не откажу. Выезжаем с рассветом, если лошаденку мне подберешь порезвее от богатств своих.
— Была бы честь предложена! Соловая кобылка Ноэма в твоем полнейшем распоряжении. Не так быстра, как твоя решительная мысль, друг мой Аврелий, но эта южаночка вынослива, подобно ливийскому верблюду…
От Тагасты до Гиппо Регия добрых семьдесят римских миль. Отправившись с самого утра, вполне можно добраться до местоназначения к заходу солнца. Или еще раньше, когда б ради скорости не жалеть в летнюю жару ни себя, ни сменных заводных лошадей.
Выехав на заре на второй день жарких июльских календ, три путника особо не спешили. Хворый Оксидрак не так уж плох, по словам Скевия.
По пути завернули на кладбище, помолились за добрый ответ, какой, они уповали, получат души дорогих им усопших на Страшном судилище Христовом. Диакон Турдетан в качестве лица духовного благочинно провел поминальную службу на могиле Палланта по просьбе Аврелия.
Что-то Аврелий все-таки предчувствовал, предвосхищал, хотя был полностью уверен, что уезжает из Тагасты всего лишь на месяц-другой. Тем более, его алюмнусы очень искренне опечалились нежданным отъездом учителя, провожали с жалостными взглядами, чуть ли не в слезах.
Тем не менее, кое-какая смена обстановки, пожалуй, и отдых рядом с морской прохладой, отнюдь не помешают их магистру. Потом же ничто не препятствует радостно вернуться к ученикам и к работе со свежими силами, может, к началу виноградных каникул.
Притом летом в благословенном приморском Гиппоне ничего ему не должно затруднять неодолимо обдумывание вероисповедальных трудов в мыслях и на письме в любое удобное для того боговдохновенное время. И несчастному Оксидраку обязательно полегчает от его наставлений. Ведь другим-то он, Аврелий Августин, хоть как-то помогает целительным изустным словом?..
Cколь упомнится, хитрющий Оксидрак, бывший раб-педагог покойного Палланта был типичным религиозным приспособленцем, — принялся Аврелий дорогой обдумывать, как же ему подступиться к той разумной душе, вдруг почувствовавшей жизненную нужду в его увещеваниях.
Никаких богов Оксидрак раньше суеверно не отвергал с порога. Жертв не приносил, фимиама не курил, но относился с чудовищным уважением к всему языческому пантеону западных и восточных божеств. По всей видимости, помнил, понимал, почему в язычестве не боги-демоны глиняные горшки обжигают, а люди, кто им поклоняется в суеверном гентильном почитании.
Теперь, очевидно, Оксидрак отличительно заделался христианским катехуменом по тем же республиканским и политическим соображениям. Не то вовек не видать бы ему чина и звания высокородного имперского мужа, равного проконсулу по его нынешнему служебному статусу кесарского агента-прознатчика. Точнее скажем, высокопоставленного чиновника по особым поручениям, надсмотру и надзору.
Но и за властями мирскими от царств земных Бог присматривает, бдит и надзирает. А за недостаточное вероисповедание и пренебрежение истинной верой может и наказать святотатца какой угодно немощью. Коли всякая власть былая и предержащая в изначальном счете от Бога, то от Него любому ее носителю бесперечь грозит заслуженное суровое воздаяние за несправедливость и неправедность. Бывает, и на этом свете, не только на том, по ту сторону надгробной плиты, власть имущим неслабо достается и в гроб и в саван.
Тому подтверждением служат немало очень болезненных и мучительных, казусов, прижизненно, не за здорово живешь, случившихся с различными правителями и властителями в разные времена у разнообразных племен-народностей. Бог-то, Он все вам видит подобру-поздорову, всем располагает и порой метит смертельной болезнью властительных ракалий да правительствующих каналий, вблизи и вдали.
Как предполагалось, Аврелий застал чиновного Оксидрака далеко не в добром здравии и немедленно преисполнился к нему сочувствия, тут же позабыв о дорожных рассуждениях. Уж больно тот всем видом и обликом походил на Палланта, семнадцать лет тому назад умершего от сходной болезни.
Оксидрак точно так же совсем отощал, кожа его из матово-оливковой стала какого-то бледно-серого вида, нос по-птичьи заострился. По вечерам его трепала лихорадка, бил озноб.
Поэтому беседовали они по утрам, когда больному становилось немного лучше. И дыхание не вырывалось с ужасным скрипом и хрипом из воспаленного горла.
Говорил больше Аврелий. Но и Оксидрак не всегда молчал; мало-помалу хрипло, сипло исповедался ему если не во всех грехах, то уж верно во многих прегрешениях, проступках и неблаговидных поступках.
Сразу же он без утайки признался, отчего зазвал Аврелия, хорошо понимая, что отрывает его от работы, отнимает ценное время философа, напрасно уходящее в никуда на никчемушного человека и плохого христианина, какому ни за что не выжить, если кто-нибудь не отмолит, не вымолит его жалкую жизнь у высших сил, находящихся вне его разумения и хитроумия.
Прерывистые признания страдальца Аврелий выслушивал участливо, спокойно; красноречиво убеждал недужного в непременном выздоровлении. Коли Бог милостив, и раскаяние немалого стоит в глазах Его, то возлагать надежды на помощь свыше в избавление от телесного недуга следует всякой искренне верующей разумной душе.