Бледная Иза. Повесть о странностях любви
Шрифт:
Впрочем, все эти философские рассуждения и странноватые предположения с нашей стороны можно оставить в покое уже только потому, что ведь и линейную полицию заинтересовала история любви господина Маздонова и бледной Изы, чьё молодое тело оказалось в чемодане. А потом уже, после тщательного опроса, блюстители основательно обновлённого правопорядка, пригласят понятых для вскрытия элегантного чемодана и потом, после окончания проведения обязательной процедуры, выскажут свое мудрое и провидческое «ага».
Изложение
Но данное обстоятельство абсолютно для молодого человека было без разницы потому, что разговорчивый старик показался Иннокентию умным, приветливым и даже добрым. Пусть первое впечатление бывает обманчивым, но какая разница.
Пока ещё практически абсолютно равнодушный к женскому полу почти тридцатилетний Маздонов в знак уважения к преклонному возрасту собеседника почти внимательно слушал Нуглера, который расхваливал необыкновенно красивую, скромную, молчаливую бледную Изу, подчёркивая, что бело-синеватый, мраморный цвет её лица придаёт Изольде необыкновенный шарм. Одним словом, такой другой, пожалуй, не встретишь не только в их городе, но, пожалуй, и в столице.
Спорить с такими утверждениями Кеша не стал. Предельно ясно, что эта самая бледная Иза – внучка, племянница или родственница старика, потому Нуглер её и расхваливает. Возможно, просто желает поговорить с первым встречным на любые свободные темы. Так это, пожалуйста. Такое словоблудие, разрешено, если в частной беседе не просматривается оскорбительной критики в адрес чиновников, олигархов, депутатов, членов правительства и самых первых лиц государства.
Да и это ведь просто кощунство сомневаться в добропорядочности самых уважаемых и очень стремительно процветающих людей.
Он познакомился с Нуглером в городском парке. Присел на скамейку рядом с ним на минуту, но не для того, чтобы лясы точить. Просто прогуливался в выходной день по городу. Отдыхал, как мог, исходя из своих материальных возможностей и желаний. Да и моральная сторона тоже диктовала свои условия, ибо не пил, не курил, с женщинами в затяжные развлечения не впадал. Да и, по сути, ни в какие.
Но не потому, что он был положительным по причине особо культурного воспитания. Нет. Родился таким. Можно сказать, в некотором смысле, появился на свет в виде двуногой гримасы природы в современном понимании подавляющего числа не только россиян, но и землян, вообще.
Старик Нуглер начал
Но и бомжи, и бичи если ни «погрелись» на сдаче железа, меди и прочих металлов, то имели возможность пару лет выжить. Ведь сдавали они всё это за бесценок барыгам из числа бывших уголовников и самых продуманных членов тогдашней руководящей партии.
Что ни говори, но любая река или ручеёк, в конечном счёте, втекает в океан, в море или большое озеро. На широкой дороге к светлому завтра грабителя и разбойника даже нищему не дано обойти. Не получится. Такой ныне расклад.
– Вы на этом заводе, Генрих Наумович, работали начальником цеха или мастером? – сделал предположение Маздонов. – Думаю, что никак не ниже.
– Ты предполагаешь, мой молодой друг, что на благо своей Родины трудятся только одни начальники и олигархи? – широко улыбнулся старик. – Я всю свою жизнь числился на этом славном, но теперь вот мастерски убитом предприятии художником-оформителем. А потом, до ухода на пенсию, работал сторожем и даже… дворником. Имею предположение, что ты не сомневаешься в том…
– В чём я не сомневаюсь?
– Именно, в том, Кеша, Ты подсознательно считаешь, что я с такой вот своей иностранной фамилией я смог бы устроиться в жизни, как-то, нормально. Но мои предки были, всего лишь, шведами. Так что, твои предположения бессмысленны.
– Понятно. Знаю. Шведы – тоже викинги, как и норвежцы. Перед боем для храбрости они ели мухоморы.
– Дорогой, Иннокентий, они не ели мухоморов, а пили из него отвар. Но оставим в покое этнологию и поговорим о более серьёзных явлениях.
– О каких?
– Об элементарных. Мне лично, допустим, осточертело смотреть на всё происходящее. Создаётся такое впечатление, что господа и дамы, считающие себя элитой, принудительно заставляют нас выпить яд. Экспериментируют в угоду себе. Или ты что-то имеешь против моего мнения и основной страницы моей творческой биографии?
– Нет, я ничего не имею против такого факта, Генрих Наумович. Если вам так нравится, то, пожалуйста.
– Наберись терпения и сил, славный мой Иннокентий, и постарайся поверить в то, что таких вот заводов и фабрик, превращённых в развалины, теперь по стране не сотни, а десятки тысяч. Кто от этого имеет радость и восторг? Конечно, они… разбойники. Я уже более двадцати лет пытаюсь их понять, но не могу. Стараюсь, но ничего не получается.
– Да ещё и все деревни уничтожены.