Бледная Иза. Повесть о странностях любви
Шрифт:
Весенним майским вечером на привокзальной площади небольшой железнодорожной станции, каких в России великое множество, стоял худой, узколицый, бородатый, грязный и плешивый бродяга в рваной одежде. Но у ног его, обутых в стоптанные башмаки без шнурков, находился импозантный, средних размеров чемодан, обтянутый натуральной кожей светло-коричневого цвета.
Корпус его был твёрдым, далеко не современным, почти таким же, как у большинства советских чемоданов шестидесятых-семидесятых годов минувшего века. В таких специальных ёмкостях для перемещения и хранения не мнётся одежда, не ломаются хрупкие
Этот чемодан, углы которого были окованы немного поблекшими позолоченными пластинами, но он не выглядел совершенно новым. Местами корпус поцарапан, кое-где облупилась, сошла краска. Но, всё-таки, относительно шикарный вид чемодана никак не гармонировал с образом грязного, неухоженного бродяги.
Кроме того, чемодан был украшен большими матерчатыми красными розами, правда, кое-где уже повреждёнными. На нём имелось два замка, тоже позолоченных, которые, вероятно, не так давно открывались ключами. Но, понятно, такая красота, по мнению полицейских и обычных прохожих, никак не могла принадлежать нищему бичу.
Не слишком уж великая тайна заключается в том, что в компетенцию блюстителей порядка на железной дороге, как раз, и входит, в числе других, раскрытия преступлений, связанных с кражами поклажи и носильных вещей граждан.
Двое молодых полицейских, лейтенант и сержант в новенькой форме подошли к бродяге, представились и, как положено, культурно и вежливо попросили представителя российского люмпен-пролетариата или, может быть, и уголовного мира предъявить документы.
К удивлению доблестных и старательных полицейских бродяга извлёк из внутреннего кармана своего изрядно поношенного неопределённого цвета пиджака не один, а сразу два паспорта, протянул их блюстителям порядка. Документы были относительно аккуратно завёрнуты в целлофановый пакет.
Скромно опустив глаза вниз, бич ещё и словесно заверил лейтенанта и сержанта, что в этом плане у него всё в порядке.
Один паспорт был на имя бродяги Иннокентия Антоновича Маздонова. Всё как положено: фото, прописка и даже печать о заключении брака с гражданкой Изольдой Генриховной Нуглер. Второй документ, как раз принадлежал ей, и она значилась законной женой жалкого и грязного бродяги и носила его фамилию – Маздонова. В её паспорте имелась и цветное фото прекрасной молодой женщины, штамп о заключении брака и прописка, правда, по другому месту жительства.
Да какая разница. Может быть, у молодых людей имеется сразу две квартиры. Но почему же гражданин Маздонов находится в таком неприглядном и жалком виде? Вот вопрос. Представители транспортной полиции под любым предлогом задержать странного гражданина и задать ему, скорей всего, не один вопрос, а как минимум, тридцать-сорок.
Пока, не собираясь возвращать бродяге паспорта, лейтенант строго спросил у него:
– Что у вас в чемодане, Иннокентий Антонович?
– У меня там, – широко улыбнулся бич, – бледная Иза.
– Понятно, – вставил и своё слово сержант. – У вас в чемодане пара сотен книг, бессмертная сентиментальная повесть «Бедная Лиза» Николая Михайловича Карамзина.
– Извините, Иннокентий Антонович, но мы вынуждены вас на некоторое время задержать… До выяснения обстоятельств. Нам, всё же, интересно узнать, где же вы и зачем приобрели пусть не новый, но фешенебельный чемодан с таким количеством книг, – лейтенант не стал церемониться с бродягой. – Извините, но ваш внешний вид нас не радует и даже настораживает.
– Да вы все перепутали! – обиделся и даже возмутился человек с чемоданом. – Там у меня не книги под названьем «Бедная Лиза». А в нём моя фактическая жена Изольда, моя бледная Иза. У неё красивое лицо, будто бело-синеватый мрамор. Оно светится. Мне кажется, что я её безумно люблю. Обожаю только её одну. Правда, она уже немного мне надоела. Её паспорт, как и мой, тоже теперь у вас.
– И поэтому вы изрубили её на мелкие куски, то есть на фрагменты – сделал предположение офицер полиции, – и теперь везёте за город, чтобы тихо и спокойно закопать расчленённый труп в какой-нибудь канаве.
Видно было, что к горлу сержанта подкатила бурная тошнота. Но он был исполнительным и отважным блюстителем порядка, поэтому по сигналу офицера довольно умело и быстро набросил на запястья рук бича «браслеты», то есть надел на них наручники.
Оба полицейских ни на секунду не сомневались в том, что в считанные секунды раскрыли страшное и жестокое преступление. Ведь в привлекательный, симпатичный, но не такой уж большой чемодан невозможно запихать даже очень маленькую по размеру женщину, причём, в полусогнутом состоянии. А вот отдельными, кусками, пожалуйста…
Сержант с некоторым отвращением вынужден был нести чемодан с фрагментами, явно, разлагающего трупа. Что касается лейтенанта, то он крепко держал по локоть закованного в наручники предполагаемого преступника.
Они вошли вместе с арестованным бродягой в вокзальное помещение с торца, где находилась «дежурка» линейного отделения местной полиции. Требовалось документально оформить задержание и срочно сообщить, куда положено… Впрочем, эту не совсем обычную историю следует излагать с самого начала, задолго до того момента, когда в чемодане бродяги оказалась бледная Иза.
Полицейским было предельно ясно одно: в данном случае, как говориться, шекспировская драма о Ромео и Джульетте отдыхает. Тем более, такими банальными трагическими случаями абсолютно переполнена история человечества, и сейчас подобных предостаточно.
В этом повествовании, конечно же, следует вернуться почти на целый год назад к самому началу истории. Ведь если поступить по-иному, то читателю придётся строить многочисленные догадки и предположения, которые могут оказаться в стороне от того, что на самом деле происходило. Да и зачем тогда нужны писатели? Пусть уже любители беллетристики сами сочиняют то, что им вздумается, а потом плачут или смеются над своими произведениями. В этом ничего плохого нет. Может быть, писатели, как раз, те и есть, которые не пишут, а читают. Одним словом, не совсем понятное время, и длиться оно не двадцать-тридцать лет, а уже, пожалуй, больше века.