Бледная Иза. Повесть о странностях любви
Шрифт:
Крепкий и жилистый Нуглер взял Иннокентия за руку, и они прямо по газону направились в сторону скульптуры.
Старый мастер на все руки и, разумеется, гений пояснил Маздонову, что на месте, где стоит его скульптура, раньше лежал кусок старого асфальта. Его, конечно, выкорчевали, убрали, насыпали на некрасивую «заплатку» чернозёма. Но на этом месте, всё равно, не росла даже самая чахлая и жалкая трава.
Исполнительная дирекция парка культуры и отдыха задумала поставить на это место какую-нибудь «дежурную» скульптуру.
Они не стали бы, ясное дело, ставить никакой фигуры в парке, который с его аттракционами давал нормальные доходы, но ожидался приезд в город какого-то важного чиновника или большого магната. А перед ним выглядеть надо… нормально. Ведь, с одной стороны, рука руку моет, а с другой – может её и вырвать вместе с лопаткой.
Нежно погладив фигуру статуи, Нуглер пояснил, что её только придурки зовут Красной Шапочкой. На самом деле, он, в тайне от других, дал ей имя Яростная Клава, и в её руках не поклажа с пирожками для бабушки, а жалкая и смешная продовольственная корзина.
– А в ней, как будто, – заметил Маздонов, – какие-то яблоки или мандарины.
– Не мандарины, и даже не груши, – прошептал Генрих Наумович. – Это ручные противопехотные гранаты «Ф-1». Проще, по-народному говоря, «лимонки».
– Вот это пирожки!
– Обрати внимание на то, в какую сторону, как бы, идёт Яростная Клава.
– Так ведь там же, за забором , находится здание, в котором…
– Вот именно! Туда и следует бросать гранаты, и чем чаще и больше, тем лучше. Так надо Родине, Кеша! Это не моя прихоть. Это жизненная необходимость.
Они вернулись на скамейку, несколько минут помолчали.
Немного подумав, Нуглер махнул рукой, и достал из кармана пиджака небольшую цветную фотографию и протянул её Иннокентию. Взяв фото в руки, Маздонов, можно сказать, впился в изображение глазами. На снимке он увидел лицо черноглазой девушки-брюнетки необыкновенной красоты и обаятельности.
– Это она, ваша внучка Изольда? – с удивлением и замиранием сердца спросил Маздонов у старика. – Это бледная Иза?
– Да. Но только она мне не внучка. Можно сказать, что дочь, но не родная.
– Приёмная?
– Считай, что так. Фото, если она тебе нравится, можешь оставить себе.
– Я хотел бы посмотреть на неё, пусть мельком, со стороны… Я поражен, я почувствовал её душу.
– Какой ты быстрый и нетерпеливый, Кеша. Я оставлю тебе номер своего мобильного телефона и запишу твой. Познакомимся поближе, а там видно будет. Кеша, не обижайся, но я пока тебя плохо знаю. Как-нибудь, я тебе сам позвоню. Не спеши!
– Зачем же вы там много и долго говорили о бледной Изе, Генрих Наумович?
– Ума не приложу. Наверное, потому, что говорить о чём-то старику надо. Но я думаю, что у тебя, всё-таки, будет возможность познакомиться с моей скромной и молчаливой Изольдой поближе.
– Я теперь буду думать только о ней. Меня поразила её красота, и я услышал голос её души, чистой, светлой и неповторимой.
– Если грубо сказать, то духовную субстанцию имеет даже какая-нибудь старая стиральная машина, тихо доживающая свой век на одной из многочисленных российских свалок. Сколько на них загубленных душ, а вокруг ведь – и ещё больше. Да не простых, а человеческих.
Пожав, на прощание, друг другу руки, они расстались.
Фрезеровщика и, в перспективе, токаря Иннокентия Маздонова частного завода по производству малогабаритных насосов «Водохлёб», дверных петель и прочей бытовой металлической мелочи многие родственники и знакомые убеждали в том, что ему уже пришло время жениться, обзаводиться семьёй. В основном, эту пропаганду и агитацию вели его уже не совсем молодые родители. Всё правильно, они мыслили адекватно, как подавляющее большинство обычных людей.
Да ведь Кира и Дина две младшие сестры Иннокентия давно уже вышли замуж и даже обзавелись детьми. Всё, как положено. Относительно счастливо живут в других, более цивилизованных городах, чем тот, в котором выпало родиться и существовать Кеше и его родителям. Но вот ему уже под тридцать лет, считай давно уже мужчина, но даже толком не удосужился близко познакомиться ни с одной девушкой или женщиной. Интереса к ним не проявлял, хотя местные врачи не считали его импотентам и никогда не рекомендовали заняться лечением предстательной железы.
Но образ бледной Изы в корне переменил его жизнь. Если честно признаться, то думал Кеша не только о душе прекрасной незнакомки, но и пылал к ней неудержимой страстью, как мужчина. А ведь буквально несколько часов назад всех представителей женского пола, которые не состояли с ним в кровном родстве, Иннокентий считал почти что марсианами.
По его мнению, эти существа являлись продуманными и коварными гуманоидами, идущими на любой контакт с мужчинами лишь с той целью, чтобы оставлять их в дураках или превращать в жалких рабов, в этакую дешёвую и мало затратную обслугу.
Пусть Иннокентий был невысокого роста, щуплым и активно лысеющим, но, вполне, мог бы заинтересовать своим неприглядным, но таинственным внешним видом любую красотку, которая знакома с некоторыми особенности мужского организма не по любовным литературным произведениям массового зарубежного и отечественного производства. Одним словом, понятно, не красавец, но и не Квазимодо, и, вполне, мог бы стать мужем для любой представительницы так называемого слабого пола, которая уже получила в эротическим плане удовольствие на триста лет вперёд.