Бледный преступник
Шрифт:
Письма Рейнхарда Ланге были написаны на плотной бумаге, которую имеют глупость покупать только влюбленные - она стоит так дорого, что ее волей-неволей приходится принимать всерьез. Почерк аккуратный и разборчивый, даже старательный, чего бы я не сказал о содержании. Завсегдатай турецких бань не нашел бы в них ничего предосудительного, но в нацистской Германии любовных писем Рейнхарда Ланге было достаточно, чтобы их неосторожный автор совершил прогулку в концлагерь с грудью, украшенной розовыми треугольниками.
– Доктор Ланц Киндерман, - прочитал я имя на конверте, источающем аромат лимона.
– Что вы о нем знаете?
– Когда-то Рейнхарда убедили лечиться от гомосексуализма. Сначала он принимал различные эндокринные препараты, но они оказались неэффективными. Психотерапия давала какую-то надежду на излечение. Мне кажется, несколько высокопоставленных членов партии и мальчики из "Гитлерюгенда" прошли тот же курс лечения. Киндерман - психотерапевт, и Рейнхард впервые познакомился с ним, поступив в его клинику в надежде вылечиться. Вместо этого он вступил в связь с Киндерман ом, который сам оказался гомосексуалистом.
– Простите мое невежество, но что такое психотерапия? Я думал, такие вещи давно запрещены?
Фрау Ланге покачала головой.
– Я точно не знаю. Но думаю, что упор делается на лечение психических заболеваний как составной части общего физического здоровья пациента. Не спрашивайте меня, чем это отличается от метода Фрейда, кроме того, что тот еврей, а Киндерман - немец. Клиника Киндермана исключительно для немцев. Для богатых немцев, страдающих алкоголизмом и наркоманией, для тех, кого привлекают наиболее эксцентричные способы лечения - хиропрактика и тому подобное. Или для тех, кому нужен дорогой отдых. Среди пациентов Киндермана - заместитель фюрера Рудольф Гесс.
– Вы когда-нибудь встречали доктора Киндермана?
– Один раз. Мне он не понравился. Такой нагловатый австриец.
– Все они такие, - пробормотал я.
– Как вы думаете, мог бы он решиться на шантаж? В конце концов, все письма адресованы ему Если это не Киндерман, тогда кто-то, кто знает его. Или, по крайней мере, тот, у кого была возможность украсть письма.
– Признаюсь, я бы не стала подозревать Киндермана по той простой причине, что письма изобличают их обоих.
– Она на минуту задумалась.
– Знаю, что это глупо, но я никогда не задумывалась над тем, как эти письма могли попасть к кому-то другому. Но теперь, когда вы об этом заговорили, я полагаю, что их, должно быть, украли. У Киндермана, скорее всего.
Я кивнул.
– Хорошо, теперь разрешите задать вам более трудный вопрос.
– Мне кажется, я знаю, что вы хотите спросить, господин Понтер, сказала она, глубоко вздохнув.
– Рассматривала ли я такую возможность, что вымогателем может оказаться мой собственный сын?
– Она критически посмотрела на меня и добавила: - Похоже, что я в вас не ошиблась, не так ли? Я все время ждала, когда вы зададите этот циничный вопрос. Теперь я знаю: вам можно доверять.
– Цинизм сыщика - это то же самое, что зеленые пальцы у садовника, фрау Ланге. Иногда он приносит мне неприятности, но чаще всего спасает от недооценки людей. Поэтому, надеюсь, вы простите меня, если я выскажу предположение, что это главная причина, по который вы не хотите сообщать ему о нашем расследовании, и вы об этом уже думали.
– Я увидел мимолетную улыбку на ее лице и добавил: - Видите, я вовсе не недооцениваю вас, фрау Ланге. Она кинула.
– У него могут быть финансовые затруднения, как вы думаете?
– Нет. Как член правления "Издательства Ланге" он получает большую зарплату. Кроме того, ему поступают доходы от крупного треста, который был основан для него его отцом. Правда, он любит играть. Но самое худшее, по-моему, то, что он владелец совершенно бесполезного издания "Урания".
– Какого издания?
– Это журнал. По астрологии и тому подобной ерунде. С того самого дня, как он купил его, этот журнал только пожирает деньги, больше ничего.
– Она закурила другую сигарету и пососала ее, сложив губы трубочкой, как будто собиралась засвистеть.
– К тому же он знает, если у него когда-нибудь действительно не будет денег, ему достаточно только прийти ко мне и попросить.
Я жалобно улыбнулся.
– Меня нельзя назвать особенно умным, но вы никогда не думали о том, чтобы усыновить кого-нибудь, вроде меня?
– Она захохотала, а я добавил: Наверное, он очень счастливый молодой человек.
– Он очень испорченный, вот он какой. И совсем не так молод.
– Она уставилась в пространство, машинально следя глазами за сигаретным дымом. Для богатой вдовы вроде меня Рейнхард является тем, что деловые люди называют "товаром, продаваемым с убытком, для привлечения покупателя". Нет более сильного разочарования в жизни, чем разочарование в единственном сыне.
– Неужели? А я слышал, что, когда стареешь, дети становятся счастьем.
– Знаете, для циника вы что-то чересчур сентиментальны. Уверена - у вас нет своих детей. Так что разрешите мне сказать вам одну вещь, господин Гюнтер. Дети - отражение нашего возраста. Это самый быстрый способ постареть, который я знаю. Зеркало нашего угасания. Моего особенно.
Собака зевнула и соскочила с ее колен, как будто она уже много раз слышала эти слова. На полу она потянулась и подбежала к двери, затем повернулась и нетерпеливо посмотрела на свою хозяйку. Однако это проявление собачьего высокомерия не произвело на нее никакого впечатления. Фрау Ланге встала и выпустила животное из комнаты.
– Так что же мы будем делать?
– спросила она, возвращаясь к своему шезлонгу.
– Подождем следующей записки. Я сам отнесу деньги. Но до этого, я думаю, мне не мешало бы несколько деньков полежать в клинике Киндермана. Хорошо бы поближе познакомиться с другом вашего сына.
– Это и есть так называемые расходы?
– Я попытаюсь пробыть там как можно меньше.
– Уж постарайтесь, - произнесла она тоном директора школы.
– Один день в клинике Киндермана стоит сто марок.
Я присвистнул.
– Очень респектабельное заведение.
– А теперь прошу меня извинить, господин Гюнтер, - сказала она.
– Я должна подготовиться к деловому свиданию.
Я положил деньги в карман, и мы обменялись рукопожатиями, после чего я взял папку и направился к двери.
Я прошел по грязному коридору и пересек зал. Вдруг чей-то голос прокаркал:
– Подождите-ка меня. Фрау Ланге не любит, если я не провожаю ее гостей сама.
Я положил руку на дверную ручку и почувствовал на ней что-то липкое. "Без сомнения, тепло твоей души". И пока я раздраженно распахивал входную дверь, Черный Котелок плыла ко мне.