Блеск и нищета шпионажа
Шрифт:
— И не поленился рано встать… молодец! — Розанов любил жертвы во имя великого дела шпионажа.
— Так ведь к службе надо! Не искать же тайники в пустой церкви… тут же тебя заподозрят! А вы крещеный?
— Куда там! Отец был чекистом, за крещение детей тогда расстреливали… Но отец окончил церковно-приходскую школу и любил до самой смерти и церковные песни петь, и праздники отмечать.
— У меня отец — тоже чекист. И жена — чекист. И брат — чекист. Куда ни ткнись — одни чекисты! — это действительно выглядело ужасно, и он часто об этом думал. Иногда ему казалось, что работа на английскую разведку — своего рода компенсация повального увлечения чекизмом его семьей.
— Между прочим, у Лидии Алибековой отец тоже чекист, — мягко сказал Розанов.
— А при чем тут она? — удивился Горский.
— А ты подумай, — сказал Розанов, — и помни, что око государево у нас в колонии не дремлет. Стучат напропалую. Хорошо, что мне.
— Спасибо, — сказал Горский. — Я ей пару раз показывал город — она учится заочно на журналистском в МГУ, а я все-таки пресс-атташе.
— Это спасает тебя от немедленной высылки, — сухо пошутил Розанов, похлопал своего заместителя по плечу и направился к автомобилю.
И прекрасно, что донесли, думал Горский, и фиг с ними, пусть челн плывет по воле волн, это судьба, а от судьбы не уйти. Тут уже настало время все поставить на официальную ногу, надо выглядеть предельно честным, как и положено солдату партии (что-то в душе заржало), что ж, все люди сходятся и расходятся, такова жизнь, теперь остается только подумать, каким образом доложить о разводе и о предстоящем браке.
В копенгагенском аэропорту Каструп Виктор Розанов встречал своего непосредственного шефа в Москве Геннадия Убожко, невысокого жгучего брюнета с обаятельной улыбкой и зорким взглядом. Отношения с шефом у Розанова уже давно сложились лучезарные: вместе и учились, и работали, и упивались. Посему объятия и троекратные мужские поцелуи несли печать неоспоримой искренности и совсем не смахивали на формальность, отравленную субординацией.
— Наконец-то ты вырвался ко мне в командировку! А то ездят все кому не лень, только не мой шеф!
— Что ж, придется поработать, посмотреть, чем тут занимается резидентура! — хитро прищурился Убожко, прекрасно знавший, что служебные командировки — это кайф, который создает себе начальство, измотанное вечными сидениями до десяти-одиннадцати вечера, не говоря о ночных дежурствах. Шуточка ли, обеспечивать безопасность огромной страны! В мире все время войны и перевороты. А дома или переход границы, или жена сотрудника проламывает голову мужу утюгом, или пожар в центре столицы. Не говоря уже о том, что и в саму штаб-квартиру службы может проникнуть, например, кошка из соседней деревни, вызвав срабатывание всех систем сигнализации, либо пьяный начнет упорно продираться через главный вход, над которым висит вывеска научного института.
— Да ты и так знаешь, чем мы занимаемся, — сказал Розанов. — Поговоришь с ребятами, потом проведем совещание. Я составил для тебя прекрасную программу: театр, варьете, поездка в Ютландию, снял яхту для рыбной ловли…
— Спасибо. Еще предусмотри хороший стриптиз. Все-таки Дания — пока на первом месте по порнографии. И журнальчики мне приготовь, — говорил Убожко неторопливо. — Вот тебе список заказов, разных там сувениров — пусть ребята все купят, я терпеть не могу магазины…
Они медленно шагали по коридору Каструпа, водитель Розанова нес чемодан Убожко, стараясь держаться подальше от командиров. Шефа разместили в отличном отеле в центре города, там руководители пропустили по первой рюмке и отправились в сауну.
Горский не любил делать доклады по прессе на утренних заседаниях у посла, но открутиться от этого ему не удавалось: слишком мало было дипломатов, прекрасно владевших датским. Он сделал обзор трех датских газет, выслушал светлые идеи, возникшие в связи с этим у посла, извинился, сослался на неотложные дела и выскочил из кабинета, где прямо в узком коридорчике у лестницы столкнулся с мрачноватым Трохиным.
— Розанов у себя? — спросил Игорь.
— Он уехал в аэропорт встречать шефа, — улыбнулся в усы Трохин. — Так что сейчас начнутся большие праздники. Кстати, Розанов хотел направить тебя вместе с Убожко в Ютландию.
— Честно говоря, у меня нет особого желания… — засуетился Горский, хотя таинственный зверек у него в груди тут же возликовал и стал потирать лапки.
— Да ты что, старик? Сопровождать начальника — великая честь! Сделаешь карьеру! — удивился Трохин.
Он был неплохим парнем, выбившимся в люди из простой семьи, да и в разведку проник с огромным трудом, пройдя через огонь и воду комсомольской работы в техническом подразделении КГБ. Прошлое давило, и он боялся упустить и не преумножить свое нынешнее положение, он трясся над своей карьерой, он дорожил ею, ибо вложил в нее всю свою душу, всю жизнь.
— Карьера мне не нужна, шли бы дела хорошо… — и Горский направился в свой кабинет.
Там он вынул из сейфа пачку документов, запер дверь и начал их фотографировать «Миноксом».
По случаю визита начальства на квартире у Розанова состоялся пышный ужин с участием Трохина и Горского, на который взяли и жен, дабы придать всей атмосфере свежесть и интимность и не дай бог по пьянке не заняться решением оперативных вопросов. Лариса самолично потрудилась над двумя американскими индейками, которых Розанов по дружбе попросил у советника посольства США, там тоже существовал свой магазинчик. Два месяца назад советник намекнул Розанову, что он не прочь приобрести болгарскую дубленку, которые имелись в советском сельпо, просьбу советника уважили, так что индейки были услугой за услугу. Трохин захватил с собой гитару, зная слабость и Убожко, и Розанова к коллективному пению. Низкорослый, наблюдательный Убожко с интересом рассматривал абстрактные картины на стенах у Розанова, затем стал перебирать книги на полках, листая отдельные томики Пастернака и Солженицына.
— Мне эта мазня не нравится, — он указал на картины.
— А меня они успокаивают. К тому же тут бывают иностранцы, и мне претит выглядеть послушным гражданином, который вместе с правительством осуждает абстракционизм… — заметил Розанов.
— Тактика правильная… — не совсем уверенно отозвался Убожко. — Всегда следует выглядеть неортодоксально, иначе от тебя будут бежать, как черт от ладана.
— В наше время и работать невозможно без знания русской культуры, в том числе и эмигрантской, — поддержал своего шефа Горский. Славно, по-русски выпили, многократно чокаясь, охмелевший Розанов стал в позу и начал читать свои стихи. Подчиненные уже давно привыкли к этой слабости шефа и делали вид, что увлечены декламацией. Убожко слушал с искренним интересом, покуривая сигарету.
— «Что мне король? Пора весны давно прошла. Настала осень. А ну-ка, бросим на столы огнем подернутые кости. Осла на трон! Под стать свинье! С гвоздем во лбу, гвоздя короче. И ноготь грязный на ноге ему клыком пусть ведьма точит!» — Это о короле Фердинанде, из моей поэмы «Гойя»…
Все вежливо зааплодировали.
— Что это еще за Фердинанд? — спросил уже осовевший Убожко.
— Если серьезно, то я тут намекаю на Брежнева… — доверительно объявил непризнанный поэт своему старому приятелю.