Блеск и нищета шпионажа
Шрифт:
— Вам не скучно в Копенгагене после Лондона? — спрашивал Фрея Розанов. — Я тут просто подыхаю без галереи Тейт и Уэст-Энда! К счастью, здесь совсем недавно прямо во дворе дворца Эльсинор шекспировский театр играл «Гамлета», правда, пошел ливень и все испортил… Но это бывает раз в году!
— Я ведь не лондонец, мистер Розанов, я сам из Дорсета и чистой воды провинциал. Если я и скучаю, то только по валлийским замкам! — улыбался Фрей.
— Это городок, где погиб на мотоцикле полковник Лоуренс? Хотя, скорее всего, его ухлопали. Что вы закончили?
— Скромный университет в Ланкастере. Лондон я узнал, лишь когда поступил в Форин офис. Но все-таки я жил там пять лет.
— В каком районе? — заинтересовался Розанов. Он любил восстанавливать в памяти улочки и скверы, которые он усердно топтал башмаками, направляясь на операции и поглядывая, не тянется ли за ним «хвост» английского наружного наблюдения. Иногда во сне на него наплывали то Сохо с проститутками, звеневшими ключами у подъездов, то торжественный Виндзор с вековыми лугами, то Эдинбург с замком на горе и просторным кафедралом, где он слушал «Мессу» Бетховена, глотая слезы.
— Челси, — ответил Фрей несколько неуверенно.
— О, мой любимый район! На какой улице, если это не секрет? — Розанов действительно обожал Челси, особенно ближе к набережной. Он сразу же вспомнил, как по ошибке наметил встречу с агентом в ресторане гомосексуалистов на Кингс-роуд, за что был сурово покаран начальством. Фрей опять замялся:
— Я снимал там несколько квартир… ваше здоровье!
— Ваше здоровье! — ответствовал Розанов, от которого не укрылось смущение англичанина. Ясно, что разведчик — провинциал, каких уже давно зачисляют в кадры СИС, ибо лучшие люди предпочитают бизнес.
— Не пей много! — тихо пробурчала Лариса. — И вообще, уже народ расходится, а ты всегда уходишь последним! — И она потянула мужа к выходу.
Розанов довез жену до парка рядом с домом и жестами объяснил, что у него еще впереди важное оперативное дело. Правда, дело это было важнее любой операции: резидент был по уши влюблен, причем в жену своего подчиненного, что в корне противоречило всем советским и тем более чекистским канонам. На крыльях любви он мчался на минутное свидание в круглосуточном супермаркете, куда предмет его обожания Ольга вышла в одиночестве под предлогом срочной покупки спагетти для предстоящего домашнего ужина. Любовная операция несла риск для обеих сторон: в супермаркет хаживали и другие весьма наблюдательные советские граждане, хотя, конечно, никто из них не посмел бы заподозрить в прелюбодеянии резидента, который и Цезарь, и жена Цезаря, и выше всяких подозрений. Но счастье поворковать немного хотя бы над магазинной тележкой с продуктами подавляло страх у потерявших голову любовников. О, как жаждали они слиться в поцелуе в этом просторном, заваленном товарами зале!
Горский энергично доиграл партию в бадминтон, принял душ и заспешил в машину. Часы показывали десять часов. Через несколько минут, легко проверившись, он уже входил в конспиративную квартиру СИС на улочке рядом со Странд-уэй, где его ожидал Питер Данн.
— Здесь пленка с последними документами, снятыми в резидентуре, — сказал Горский, протягивая пакет. — Ну как ваш разговор с датчанами?
— Якоб Андерсен встал на дыбы, но я заявил, что вы — свободный человек!
— Конечно, им обидно, это можно понять, — заметил Горский, наливая себе апельсиновый сок. — С другой стороны, пусть они катятся к черту! Не для того я рискую, чтобы вся моя информация переваривалась в их провинциальных желудках. Они должны понимать, что английская разведка — это солидно, а датская — одно недоразумение! Впрочем, я тороплюсь, уже поздно, — он встал. — У меня к вам просьба: не могли бы вы предоставить мне безопасную квартиру для отдельных встреч?
— Для чего? — поинтересовался Данн.
— Для встреч с женщиной. Это серьезно.
— Это не составит большого труда, — любезно ответил Данн. — Кстати, я хочу, чтобы вы выбрали себе псевдоним для агентурных донесений.
— Себастиан, — коротко бросил Горский, уже давно выбравший себе кличку.
Питер Данн медленно переваривал все «за» и «против» предложенного псевдонима, а тут еще подвалила просьба о встречах на квартире с дамой.
— Извините меня, но я должен уточнить… насчет женщины… вы сами понимаете, — Данн мучился от собственного, столь бестактного вмешательства в личные дела гражданина и хомо сапиенс, что противоречило всему духу Соединенного Королевства.
— Я люблю ее, — весело заметил Горский, набросил сумку на плечо и, помахивая ракеткой, весело выскочил на улицу.
Виктория лежала в постели и листала книгу, взятую в датской библиотеке. Уже целых полгода она посвятила себя тщательному изучению истории феминистского движения в Дании, тема захватила ее, феминистки представлялись единственной партией, которая приходилась ей по сердцу, и было обидно, что пошлый обыватель путал феминисток с лесбиянками.
— Нам нужно серьезно поговорить, — фраза прозвучала знакомо-знакомо, словно из пьесы Чехова.
— Давай перенесем на завтра, я устал… — о, как он устал от всего этого бесконечного толчения воды в ступе.
— Я не могу так дальше жить, — сказала она и прислушалась к своему голосу. Получилось глупо и мелодраматично.
— Но, Вика, — он пытался говорить ласково, — мы живем вместе почти пятнадцать лет, хотя нормальный срок супружеской жизни — это семь. К тому же у нас нет детей.
— Неужели вся жизнь двух людей упирается в детей? — она даже вспыхнула. — Почему мы живем ради детей? Я прихожу в ужас, когда представляю, что должна рожать и у меня из чрева выползет нечто скользкое, обросшее волосами, красное…
— Прекрати! — ему стало противно. — Это удел всех. Во всяком случае, ты предала меня, когда сделала аборт, не сказав мне ни слова!
— Но, Игорь, я же любила тебя, ребенок разрушил бы нашу жизнь… мы были совсем молоды, денег было мало. Но почему, почему, почему обязательно нужно рожать детей? Чтобы продолжить род? Да плевать мне на этот род! Когда я смотрю на придурков вокруг…
— Перестань! — он раздраженно махнул рукой, словно старался избавиться от назойливой мухи.
Она с трудом сдерживала слезы.
— Разве дело в детях? Ты отдалился от меня, мы стали чужими. Хорошо, я рожу! Тебе будет легче? — голос ее задрожал.
— Опять ты затянула эту песню. Разве ты не видишь, как я занят по работе? Розанов навалил на меня все, что мог! — он даже вздохнул, словно сбросил на миг взваленную на него ношу.
— Не забывай, что я печатаю всю почту резидентуры и знаю все твои контакты и рандеву. Но в своих отчетах в КГБ ты не все рассказываешь. У тебя существует другая жизнь! — она пронзила его взглядом, и он вдруг представил ее на Лубянке в качестве свидетеля, дающего показания на него, несчастного, стоявшего посредине кабинета в наручниках.