Блеск и нищета шпионажа
Шрифт:
Майкл: «Продавайте Роуландсона не целиком, а по отдельным картинкам. Если Вам удастся вставить их в рамки и организовать выставку, то денег хватит не только на нас всех, но и на реставрацию всех мест, связанных с Роуландсоном в Англии».
Ким: «Дорогой Майкл! Я позорно запоздал с благодарностью за новый поток чудес к Новому году. Замененные джинсы оказались впору, очки тоже. Не говоря уже о «Хейг, Харпер и К°», «Максвелл Хаус», соевом соусе, горчице и прочих вещах. Наконец Вы решили проблему, которая мучила многих математиков в последние годы. Жене теперь остается лишь потерять несколько кило, набранных во время поездок в Болгарию и Венгрию. Вы пишете, что старые можно оставить для Вашего секретаря. О’кей — если Вы представите ее, дабы я мог убедиться, что они ей действительно подходят. Несомненно, что обращаться с ней я буду не совсем умело — мне уже 70, но это стиль моей работы».
Майкл: «Я рад, что Вы довольны деятельностью нашего магазина. Вершиной ее, конечно, явился заказ очков для Вашей жены. Спасибо за хорошие шутки. Сейчас завершаю коллекционирование Хоупа, и меня уже не удивят имена Руперта из Хенцау или Рудольфа Рассендилла, хотя я еще не нашел тома о Руритании и Черном Майкле». (Все это из забытых английских романистов. — М. Л.)
Ким: «Если мне не изменяет память (это сейчас часто происходит), Черный Майкл фигурирует в «Пленнике Зенды» — первой из книг о Рассендилле. Спасибо за «Туборг» — он вызвал воспоминания об утренних часах, проведенных в баре «Нормандия» в Бейруте. Единственная беда — это то, что жена не может влезть в вельветовые джинсы. Я полагаю, что они были предназначены для другой девушки, как в том случае с мужчиной, который написал письма своей любовнице и незамужней тете, а затем положил их в разные конверты».
Майкл: «Я никогда не предполагал, что Вы такого плохого мнения обо мне, чтобы ставить под вопрос способность определить женские размеры на глаз. Особенно когда дело касается хороших женских фигур. Спасибо за Ваше послание. Сравнение с Грэмом Грином сделало меня ленивым снобом, и только падение руританского правительства привело в чувство».
Ким: «Возможно, Вы слышали с капитальном ремонте, который мы перенесли в 1979 году. Как говорят, страдая от похмелья: больше никогда! Мы были поражены историей с бедной Тамарой, оказавшейся отрезанной от мира в Варнемюнде — несомненно вокруг ее поезда были волки, — и вашими неимоверными усилиями по спасению своей супруги. Вот так нужно проводить отпуск!.. Итак, Старый Контрабандист (марка виски. — М. Л.), я не знаю, облегчит ли этот длинный список Ваши тяжкие личные решения или вызовет сердечный приступ. Я слышал, что Вы возвращаетесь. Вам придется привыкнуть к виду одетых девушек. Если Вы читали «Остров пингвинов» Франса, то вспомните, что мужчины-пингвины проявляют интерес к тем женщинам-пингвинкам, которые были достаточно бесстыдны, чтобы носить одежду».
Майкл: «Небольшая просьба. Я горд, что Вы посвятили меня в рыцари, дав титул Черного Майкла Руританин. Попросите Олега сменить мое скучное «007» на эту роскошную пиратскую кличку. Должно быть, Вы знаете, что меня, как и всех нас, мутит от цифр».
Ким: «Олег переехал в точку севернее нас, ходят слухи, что Виктор Пантелеевич тоже уйдет, и даже Геннадий нервничает. Я думаю, хотя мне не следует этого писать, что его босс — это сукин сын, которому следует занимать место мелкого клерка в деревне в трех часах езды от Верхоянска на грузовике по разбитой дороге. Однако каждая большая организация должна иметь свою долю дураков. Се ля ви!»
Эти строчки — уже вопль, Олег — это Калугин, переброшенный, а точнее, выброшенный в Ленинград. С уходом шефа менялся и весь персонал, работавший с Филби, не ясно, какого именно сукиного сына имел он в виду, выбор в КГБ достаточно широк, впрочем, важно не это, а ярость Кима — о, Верхоянск и тряска на грузовике по разбитой дороге!
После отставки я лишь переговаривался с Кимом по телефону, зная, что на наш контакт посмотрят косо. Считалось, что я его поддерживаю «в личных целях», Ким это тоже, по-моему, понимал.
Скучал ли он по Англии?
Он был англичанином до кончиков ногтей, с уходом имперского поколения таких уже почти не осталось: детство в колониальной Индии, энциклопедическая закваска Вестминстера и Кембриджа, война и разведка, разведка и война.
А дальше — тишина, как говорил принц Гамлет.
Новокунцевское кладбище.
Руперт Брук:
Лишь это вспомните, узнав, что я убит: Стал некий уголок, средь поля, на чужбине Навеки Англией. Подумайте: отныне Та нежная земля нежнейший прах таит. А был он Англией взлелеян: облик стройный И чувства тонкие она дала ему…Был ли он предателем? Для одних — да, для других — нет.
Ким Филби уже в юности возненавидел капитализм и перешел Рубикон, он твердо двигался к цели, не жаждал ни денег, ни славы. Останься Филби рыцарем истеблишмента — и разведку бы мог возглавить, и в парламент войти, и не курил бы «Дымок» на квартирке у Патриарших прудов, радуясь дефицитной колбасе, принесенной из спецбуфета КГБ, а, наверное, процветал бы в георгианском особняке в Челси, отдыхал на французской Ривьере, раскатывал бы на «роллс-ройсе»…
Только эти бредовые идеи ему и в голову не приходили.
Чернорабочие разведки тех времен (существуют и паркетные разведчики) о себе не заботились, они рисковали, служили преданно. У них была мечта, и они не осознавали еще, что она давно высосала из них всю кровь.
Эти нежные фанатики принесли в мир много зла и горя, они боролись за общее счастье, которое для многих обернулось бедой, они победили фашизм, создав вместо него другую полурабскую систему, они трагически проиграли, но у меня они вызывают гораздо больше уважения, чем бывшие члены ЦК КПСС и шефы КГБ, пересевшие из «членовозов» в «мерседесы», устроившиеся в банках и определившие своих отпрысков в английские закрытые школы.
Дети своего времени, кровавого, путаного, великого XX века.
Полковник Абель
Словно уже из прошлого века — так далеко умчались мы от самих себя во времени прежнем — выплывает на экран худой лысый человек, по виду то ли бухгалтер, то ли доктор, и предваряет фильм «Мертвый сезон» небольшим предисловием, столь необходимым для советского зрителя, лишь смутно подозревающего, что его мощная держава и в мирное время занимается разведывательной деятельностью.
Тогда страна впервые увидела человека, имя которого в 1957–1962 годах не сходило со страниц западных газет, — полковника Рудольфа Ивановича Абеля.
Под этой фамилией он был известен в Первом главном управлении КГБ, на самом деле его звали Вильгельм Фишер и родился он в семье германского коминтерновца в Лондоне.
Дальше переезд в Москву, работа в иностранном отделе ОГПУ-НКВД, после войны — Соединенные Штаты.
Многое в его работе покрыто мраком, да иначе и быть не может — ведь жизнь разведчика и разведки проходит во мгле, и если показывается на свет божий верхушка айсберга, то это обычно результат провалов и промахов.