Блеск и нищета шпионажа
Шрифт:
Увольнение Филби не прошло незамеченным, вся история постепенно раскручивалась и, главное, приобрела политическую окраску, дав козырные карты лейбористской оппозиции, не упускавшей случая щелкнуть по носу своих оппонентов.
И в 1955 году после публикации «белой книги» о деле Берджесса — Маклина в парламенте разразился оглушительный скандал о «третьем человеке» — Киме Филби, он попал в эпицентр невиданного паблисити, пресса разрывала его на части…
Тогдашний премьер-министр Макмиллан, спасая честь мундира спецслужб, официально заявил, что не располагает доказательствами о причастности Филби к делу. Бедный Мак! Через несколько лет лейбористы все же сбили его с пьедестала, и снова делом о советском шпионаже, на этот раз раздутым: связью военного министра Профьюмо с проституткой Килер, которая — трепещите! — общалась иногда с помощником военно-морского атташе Е. Ивановым.
Филби выстоял в борьбе нервов, блистательно сыграл роль оскорбленной невинности, возмущенной клеветой прессы и подлостью коллег.
В 1956 году респектабельный еженедельник «Обсервер» предложил ему место в Бейруте, где он и писал благополучно в газету несколько лет, не теряя контактов с тамошней резидентурой СИС, — англичане так и не могли до конца поверить, что питомец истеблишмента может работать на Советы. Так продолжалось до января 1963 года.
Филби перебрался в Советский Союз, где раньше никогда не был, увидел своими глазами нашу жизнь и, наверное, не на шутку удивился. Открылась новая страница в эпопее Филби, менее романтическая, окрашенная всеми цветами нашего живописного быта и суровыми порядками секретной службы.
Ковер гостеприимства расстилали железные руки, на всякий случай повесившие плотный занавес секретности под предлогом, что разъяренные английские спецслужбы могут отомстить «кроту», многие годы подгрызавшему самые корни государства.
Нелегко привыкал Филби к новой жизни, многое раздражало его, нехватку друзей и живого воздуха ему пытались компенсировать развлечениями, поездками по стране, выписали ему английские газеты, за которыми он конспиративно ходил на Главпочтамт, выделили и трехкомнатную квартиру недалеко от Патриарших, в старом доме, окруженном запущенными типично московскими двориками (давящая архитектура «коробок» и помпезные кирпичные строения номенклатуры вызывали у него неподдельный ужас), в общем, по меркам простого советского человека жил он вполне прилично, правда, без собственной дачи, без автомашины, без личного водителя и прочего.
Неприхотлив был Филби, не жаждал ни собственности, ни роскоши — вполне хватало ему тихого уюта центра Москвы, заботливой женской руки, кухоньки с замысловатыми специями, соусами и горчицами, пластинок Шопена на старом проигрывателе.
Мне это особенно нравилось в нем, и не потому, что я не люблю мягкую мебель и вместо автомашины предпочитаю телегу, просто у любого комфорта должны быть пределы, у нас же, увы, часто все тонет в заботах о ненасытном материальном благополучии, и человек крутится и страдает от них, и жизнь пролетает мимо.
Как утешают слова Чарльза Лэмба: «Ты пишешь, что лишился сладости жизни. Сначала я посчитал, что ты недоволен высокой ценой на сахар, но боюсь, ты имел в виду иное. О, Роберт, я не знаю, что ты называешь сладостью! Мед, розы и фиалки есть еще на земле, Солнце и Луна еще царствуют в небе, и светила поменьше тоже оттуда мимо мигают. Еда и выпивка, дивные пейзажи и чудные запахи, прогулки по лесу, весна и осень, глупость и раскаяние, ссоры и примирение — все это и составляет сладость. Хорошее настроение и добрый характер, друзья здесь, любящие тебя, и друзья там, скучающие по тебе, — это все твое, и все это сладость жизни».
Библиотеку свою Филби без особых трудов получил из Лондона, английские власти, блюдя священные законы собственности, не ставили палки в колеса и, кстати, свободно пускали в Москву его родственников.
На полках стояли внушительные фолианты в сафьяне, не читать которые в начале этого века считалось так же неприлично, как разрезать рыбу столовым ножом: «История» Маколея, Босвелл о докторе Джонсоне, «Подъем и падение Римской империи» Гиббона, Томас Карлейль, Ренан, Геродот, Плутарх, Тацит, совсем забытые сегодня английские романисты XIX века Троллоп, Кингсли, Хоуп. К современным беллетристам Филби относился снисходительно, правда, ценил своего друга и бывшего коллегу Грэма Грина (он всегда навещал его, будучи в Москве), детективы, особенно о разведке, не читал — они вгоняли его в сон.
Жизнь в Москве постепенно входила в свою неумолимую колею.
Пришла любовь — Руфа, сотрудница научного института, красивая темноглазая женщина, ставшая его женой.
С женами у Филби обстояло непросто: с первой брак был фактически фиктивным, и они вскоре разошлись, вторая жена Эйлин умерла, родив ему несколько детей, третья — Элеонора — разошлась с ним вскоре после его побега в Москву.
Что говорить — задохнулся бы без Руфы Ким от одиночества, он любил ее, верил ей до конца дней.
Вскоре решил он подвести итоги и написать мемуары — сложность невеликая с его легким пером и типично английским, горьковатым юмором, — думал, наверное, что как в доброй старой Англии: год работы — и книга выходит в свет.
Не тут-то было! Не так это было просто в стране, где всегда на страже армии штатных и нештатных идеологов, а тут еще признания в шпионаже в пользу вечно окруженной недругами державы! Где это видано? Где это слыхано? Какая разведка? Нет у нас никакой разведки! Как у кота Бегемота: «Сижу, никого не трогаю, починяю примус!»
И все же книгу он написал, но далась она трудно: сказывались и самоцензура, и мудрые советы редакторов.
По тогдашним стандартам книга вышла быстро: в 1968 году в Лондоне, с предисловием маститого Грэма Грина, взорвалась сенсацией и несколько раз переиздавалась. Почему в Лондоне? Да потому, что пробивали книгу, как «активное мероприятие», разоблачающее британские спецслужбы, иначе кто бы дал санкцию? Ким сумел сохранить в книге некую объективность и не опустился до уровня партийной печати, умевшей гоняться за ведьмами. Но, конечно, он не написал и четверти того, что хотел, а жаль…
Казалось бы, любой истинный патриот Отечества тут же повелел бы перевести книгу на русский — ведь не в Англии же искать почитателей! — переводите, чтобы видели граждане, какие герои трудятся за кордоном, чтобы гордились, чтобы военно-патриотически воспитывались. Но тоталитаризм не просто туп, но и обладает поразительной, совершенно уникальной способностью подрезать сук, на котором сидит, доводить свои и без того скудные духовные силы до полного нуля.
Забота о чистоте мозгов своего народа, которого не следовало отвлекать от доения коров, токарных работ и выполнения плана и тем более наводить на мысли о разведывательной работе в мирное время (с войной, слава богу, хоть немного было ясно, благодаря Штирлицу), задержала перевод на годы.