Блеск клинка
Шрифт:
Джастин пояснил капитану «Святой Марии»:
— Вы заметили, что наш осторожный хозяин ссылается на плату лоцманам? Он не считает возможным даже мне сказать, что сэр Питер направлен сюда со специальным заданием.
— Де Кози начал активно распространять слухи про сэра Питера, — отозвался второй капитан. Он, разумеется, знал об Орле, пожалованном Пьеру. Это было первое, что он услышал в Трапезунде. — Де Кози говорит, что он знает трапезундцев лучше, чем министр. Он выражает уверенность, что генеральный ревизор попал в беду и был убит греками, которые не любят, когда суют нос в их дела. Не знаю, что еще он мог наговорить. Между прочим,
Джастин кивнул на Пьера:
— Генеральный ревизор может принять их у вас. Если сэр Питер примет груз, это, по крайней мере, позволит инспекторам подняться на борт и взять пошлины за груз, тогда ваши люди смогут сойти на берег.
Пьер не очень прислушивался к разговору. Порт-Рояль-де-Шамп недалеко от Парижа был самым знаменитым женским монастырем во Франции. Сэр Джон сочувственно произнес:
— Лучше распечатайте декларации, друг мой, и позвольте морякам отправиться в город и потратить свои деньги.
Пьер распечатал документы, и моряки отправились на берег. Сборщики пошлин после беглого осмотра грузов, как обычно, приняли декларации за основу для назначения импортных пошлин. Но на складах не было свободного места для товаров со «Святой Марии». Они оставались на судне. И спустя неделю «Святая Мария», как и «Святая Евлалия», начала терпеть убытки от высоких портовых пошлин. Джастин и Пьер сидели в большой каюте и откровенно обсуждали сложную ситуацию, возникшую в связи с внезапным устранением французского посредника. Паж Генри объявил, что на борт поднялся греческий господин и просит разрешения поговорить с сэром Питером из Трапезунда — Генри учился произносить новый титул, и каждый раз делал это с испуганным видом.
— Кто он, Генри? — спросил Пьер.
— Стражник на причале говорит, что это тот самый человек, который приходил с вами в то первое утро, сэр. Но он выглядит иначе, и я не понимаю, что он говорит.
Это был Теодор, но он сильно изменился. Он находился на ипподроме среди тысяч очевидцев порки Оглы и ужасной смерти Василия. Их стоны звучали для него как музыка. Он был чист, свеж, спокоен и прекрасно одет. Пьер видел его в первый раз после суда. На руке у него висел эффектный синий плащ.
— Он принадлежал моему отцу, — просто сказал Теодор. — Отец хотел, чтобы вы приняли его. Когда я рассказал ему, что вы отказались от плаща, в котором убили Стефанию, он поручил мне передать вам этот плащ. Милый отец, как и Стефания, предстал перед Господом.
Пьер благоговейно перекрестился. Джастин, не понимавший по-турецки, сделал то же самое.
— Я не слышал о смерти графа, вашего отца, — сказал Пьер. — Я очень сожалею.
— Отец ушел из жизни тихо и мирно неделю назад. Никто не надеялся на его долгую жизнь. Во мраке, сэр Питер, и без голоса Стефании… Так лучше.
Пьер пробормотал на латыни прекрасную молитву об усопших. Никто не вкладывал в нее столько смысла.
— Даруй им вечный покой, о, Боже; и пусть вечный свет сияет для них.
Он сказал сэру Джону, о ком он молится. Джастин искренне повторил молитву, предложил Теодору сесть и приказал Генри принести бокал вина.
Теодор произнес:
— Меня вызывают завтра ко двору императора, сэр Питер, и вас тоже пригласят, если уже не пригласили. Все знают, что ваше чествование не закончилось. — Он искренне и любезно улыбнулся. — Но только я один в целой империи, кроме официальных лиц, абсолютно точно знаю, что Великий Комнин сделает для вас. Я непосредственно участвую в этом, так получилось. Может быть, я нарушу обычаи, но не сделаю ничего бесчестного, если сообщу вам чуть раньше старого Воронова Крыла [34] , который будет целый час объяснять вам, что для блага империи имущество Оглы должно быть поделено. Среди многих, кто получит долю этого имущества, будете и вы. Вы получите небольшое имение, ранее принадлежавшее Оглы. То самое, которое отец продал ему много лет назад.
34
Имеются в виду знаки отличия, которые носил императорский герольд — см. выше (прим. перев.).
Пьер не верил своим ушам.
— Разве это не преувеличение моих заслуг, сэр Теодор? Ваши показания в большей степени, чем мои, свидетельствовали против Оглы.
— Власти так не считают. Во всяком случае, Оглы был самым богатым человеком в Трапезунде. Вне зависимости от того, как поделят его имущество, значительная часть достанется императорам. Мое маленькое имение не составляет и тысячной доли богатства Оглы. Наша страна очень практична. Здесь считают, что умнее оказать честь влиятельному французу, чем бессильному понтийскому дворянину. Собственно говоря, если я должен платить арендную плату, я предпочитаю платить ее вам, а не Балта Оглы. Мне не к чему придраться в решении властей.
Отец не знал, подойдет ли вам этот плащ. Он подарил его вам с благословением, от всего сердца. Упомяну, что в нем, как и в том, другом, спрятана тонкая, легкая персидская кольчуга. Будет справедливо, если вы примете его, потому что он несет на себе девиз Талассополиса в вышитой вставке. Она напоминает императорский таблион и приличествует дворянину. Для нас девиз «Я помню», разумеется, означает память о Месембрии и Талассополисе до прихода первого Великого Комнина. Вы станете властителем или мегаскиром этого города, сэр Питер, и может быть, наш девиз будет что-то значить и для вас. У большинства людей есть, что вспомнить. Пусть плащ сохранит ваше доброе здоровье: он подарен от души, как и другой.
Моя первая просьба к моему новому лендлорду такова: позвольте мне снести с лица земли этот безобразный, мрачный караван-сарай, который ассоциируется у меня в памяти с несчастьем, бесчестием и смертью.
Пьер сделал такое резко отрицательное движение головой, что Джастину показалось, будто Теодор сказал нечто оскорбительное. Теодор был изумлен и разочарован.
— Не собираетесь же вы сохранить эту мрачную и бесполезную постройку?
— Она мрачная, но она может оказаться полезной, сэр Теодор.
Пьер рассказал ему вкратце о нехватке места на складах, высоких ценах всех товаров и других затруднениях, с которыми столкнулся французский купец в отсутствии здоровой конкуренции.
— Входит ли имение мегаскира Таллополиса в ваши владения? — спросил Пьер. — Эти слова трудно произносятся и ничего не значат для француза.
— Для грека они звучат прекрасно. Они означают: «Великий властитель Приморского города» — это крошечный городок, сэр Питер — и дают право владения. Раньше мегаскиром был мой отец, потом титул перешел к Оглы вместе с землей. Сейчас он принадлежит Великим Комнинам. Завтра вечером он станет вашим.