Блеск жемчуга
Шрифт:
– Да, - пожала плечами Алисон.
– Я привыкла, что все вокруг знают, что это за браслет, и совсем про него забываю.
– С вами что то не в порядке?
Алисон улыбнулась.
– Нет, все хорошо, пока мне не потребуется переливание крови. У меня сильная реакция отторжения чужой крови.
– Но ведь это можно предусмотреть заранее?
– Чаще всего, но не в моем случае. При обычных проверках запасов крови кажется, что все в порядке, полностью совместимо - но на самом деле это не так. Мой лечащий гематолог в Далласе разработал очень сложную систему тестирования крови
– Значит, если вам потребуется кровь для переливания…
– У меня ее не будет, - спокойно ответила Алисон, словно то, что любое переливание крови донора будет для нее смертельным, не имело большого значения. Однажды она чудом выжила после переливания - но с тех пор иммунная система активизировалась полностью, и была готова немедленно бороться против любого вторжения. В следующий раз реакция будет мгновенной и более мощной. Она смущенно улыбнулась:
– Мне остается только надеяться, что мне больше не потребуется переливать кровь.
– Надеюсь, - тихо ответила Мейлин, словно она и в самом деле была сестрой и имела право на заботу об Алисон.
– Но ведь вам, должно быть, страшно…
– В общем да, но главное - это отец. В прошлый раз он был рядом, когда началась реакция отторжения, и я помню ужас, написанный на его лице. Я хотела сказать ему, чтобы он не беспокоился, что я люблю его, бабушек и дедушек… - Алисон запнулась, вспомнив, что Мейлин еще не знакома с ее семейными обстоятельствами.
– У меня есть только отец, бабушки и дедушки, моя мать умерла при родах.
При виде опечаленного той давней потерей лица Алисон, не забывшей о матери, которую она никогда не знала, на Мейлин саму нахлынули давние воспоминания: как она любила погибшего до ее рождения отца, которого никогда не видела, как ей не хватало его и как она верила, что если бы он остался жив, в ее жизни все было бы иначе.
Да, наконец то у нее нашлось нечто общее с сестрой: они обе провели немало часов, мечтая о том, чтобы у них были живы оба родителя. Для Мейлин этим фантазиям пришел конец когда ей исполнилось тринадцать, а для Алисон? Ведь ее мать в самом деле умерла, тут не могло быть ошибки, и выживи Бет Уитакер, она наверняка любила бы свою дочь всем сердцем. Мейлин прошептала:
– Извините, Алисон.
И тут, где то в середине «спасибо» Алисон, раздалась трель телефонного звонка, почему то заставившая Мейлин вздрогнуть.
Это звонил Гарретт Уитакер, отец, которого Мейлин когда то любила и которого ей так не хватало, отец, чье лицо исказилось от ужаса, когда он увидел, что его любимая дочь умирает. Он звонил в Гонконг, чтобы узнать, как добралась Алисон, все ли с ней в порядке.
«Любящий папаша!» - подумала Мейлин внезапно, и ей стало больно. Что бы ему стоило позвонить ей хоть раз, чтобы убедиться, что с ней все в порядке?! И что бы стоило ему хоть раз успокоить ее, утереть ее слезы, когда кто нибудь называл ее ублюдком шлюхи?
– Да, папа, - тихо рассмеялась Алисон.
– Я тут, со мной все в порядке. Все отлично… Да, меня встретили Джеймс Дрейк и Мейлин Гуань. Это архитектор проекта, она сейчас тут у меня, мы пьем чай… Папа?… Ой, мне на минуту показалось,
Похоже, Гарретт Уитакер довольно быстро оправился от шока, полученного при известии, что его дочери мирно сидят рядышком, попивая чаек.
«Разумеется, он очень быстро оправился, - подумала Мейлин.
– Почти двадцать восемь лет он был уверен, что нечего беспокоиться, никаких призраков прошлого не осталось».
А ведь Мейлин прямо сейчас могла бы, если бы захотела, вывести его на чистую воду. Достаточно было взять трубку из перехваченной серебряным браслетом руки сестры и сказать: «Привет, папочка! Это я, твоя брошенная дочка! Что? Ты удивлен, откуда я все знаю? А я знаю. Твоего запудривания мозгов моей мамочке хватило только на тринадцать лет. Нет, она то тебя не выдавала - она представляла тебя павшим героем, как ты ее научил. Я сама открыла все это, я все про тебя знаю, папочка. Ты вовсе не герой… разве что для Алисон… по крайней мере, ты был для нее героем до сегодняшнего дня».
Вместо этого Мейлин подошла к стеклянной стене и стала рассматривать феерию огней на горизонте, думая о том, какой может быть голос у ее отца.
Как он звучит теперь, исполненный любви к Алисон?
А что можно сказать о душе Гарретта Уитакера? Есть ли в ней хоть маленький уголок, неравнодушный к оставленной им дочери? Маленький маленький уголок, где был бы образ его дочери?
Так как Алисон была не одна, то она, из вежливости по отношению к Мейлин, не стала долго распространяться. Пообещав часто звонить и передав привет бабушкам и дедушкам, она завершила разговор. Как только Мейлин услышала звук положенной на рычаги трубки, она призвала на помощь все свое актерское мастерство. Пожалуй, сияющие глаза Алисон не готовы еще к зрелищу того мрака, что царил в ее душе… Лучше исчезнуть из комнаты, прежде чем Алисон поймет, насколько она взволнована, как ей плохо.
Отвернувшись от панорамы Гонконга и глядя в лучащиеся радостью глаза сестры, Мейлин сказала:
– Я все таки пойду, Алисон. Эта проблема с чертежами не дает мне покоя.
Алисон проводила ее до двери, и теперь Мейлин могла укрыться в убежище своего номера. «Убежище»?
– ядовито усмехнулся ее внутренний голос.
– Ты называешь убежищем место, откуда открывается прекрасный вид на «Пининсулу»?
Но когда Алисон открыла дверь, в коридоре оказался Сэм Каултер.
Поздоровавшись с Алисон, Сэм перевел взгляд с ее изумрудных глаз на темно зеленые Мейлин и сказал:
– Привет, Мейлин!
– Привет, Сэм, - Мейлин быстро отвела взгляд; Сэм не был слеп к чужим болям и бедам - он то мог рассмотреть тень страдания там, где никто бы ее не увидел.
– Я уже ухожу, - сказала Мейлин, обращаясь к высокому стройному ковбою, перегородившему проход.
Сэм даже не шелохнулся.
– Я провожу тебя до номера, Мейлин. Только поздороваюсь с Алисон.
– Привет, Сэм, - послушно повторила Алисон и, улыбнувшись, добавила: - Пока, Сэм.
Номер Мейлин был на том же этаже, что и у Алисон, и его хорошо должно было быть видно, но сейчас его загораживала фигура Сэма. Эта дверь, призывно маня ее, соблазняла ринуться к ней.