Блеск жемчуга
Шрифт:
Гарретт замолчал; в ее глазах появился страх. Не сошел ли он с ума? Не слишком ли он возомнил о себе? Она наслышана о похотливых американских матросах, которые приезжают в Гонконг в отпуск с войны, что идет так близко к ее экзотическому раю.
На нем была форма офицера ВМС США, а насколько было известно Джулиане, практически все отпускники, и офицеры и рядовые, прибыв в Гонконг, предпочитали останавливаться в «Ваньчжай», с ее ночными барами и доступным дешевым сексом. Но этот моряк предпочел остановиться в самом фешенебельном отеле Гонконга, расположенном на полуострове Цзюлун,
Джулиана пять лет не ступала на палубу судна и считала, что уже никогда и не ступит, что сможет реализовать свои планы, не покидая острова, и больше не испытает жуткого ощущения, когда захлебываешься в морской воде.
– Мы можем пойти в другое место, Джулиана. Его тихие слова заставили снова посмотреть ему в глаза, и тут Джулиана вдруг осознала - этот высокий смуглый незнакомец, чьи зеленые глаза горели, словно в них плескались отблески какого то внутреннего пламени, ее самая главная мечта.
– Хорошо, пусть это будет «Пининсула», Гарретт. Я хочу туда.
К тому времени, как они доехали на трамвайчике до города, а потом по Гарден роуд дошли до пристани, легкий вечерний бриз превратился в холодный, пронизывающий ветер. Гарретт накинул на ее дрожащие плечи свой китель, но Джулиана продолжала дрожать при виде серебряных волн в заливе.
– Я боюсь воды, - призналась она, - я не умею плавать и…
Она запнулась, внезапно осознав, что не следует рассказывать ему правду о своем прошлом.
– И?
– Это смешно, наверное, звучит для островитянки?
– Нам вовсе не нужно пересекать залив, Джулиана, - сказал Гарретт с какой то только для нее возникшей и ей предназначенной нежностью.
– Но если мы поедем, я обещаю тебе, что с тобой ничего не случится. Я отлично плаваю и не допущу несчастья.
В голосе Джулианы чувствовались одновременно нежность и сила:
– Я хочу сегодня поехать на Цзюлун, Гарретт. С тобой…
На самом деле при таком ветре залив не представлял никакой опасности - иначе паромы бы не ходили. Проходя по трапу, Джулиана вдруг вспомнила, что такое волнение, как сейчас, всегда радовало ее, когда она жила на джонке. Конечно, джонки качались, и это могло привести к беде при неосторожном обращении с огнем, но это случалось так редко, и в те дни, когда море волновалось, она танцевала на палубе, как балерина, перепархивая от одного борта к другому, стараясь предугадать следующее движение волн, двигаться вместе с морем.
За пять лет она привыкла к неподвижности суши: та неподатливость, что заставляла когда то ее привыкшие к волнению моря ноги спотыкаться, теперь воспринималась как незыблемость - и безопасность. Ступая на качающуюся палубу парома, Джулиана подумала, станет ли она снова хрупкой морской нимфой, вернутся ли к ней знакомые радостные воспоминания?
Они не вернулись. Ноги стали непослушными, и толчки парома казались ей слишком сильными, словно судно хотело освободиться от нее, отвергая прикосновение ее ног, как и она некогда отвергла море навсегда. Неужели Тянь Хоу, Владычица моря, по прежнему недовольна ее предательством?
Если бы не Гарретт, Джулиана упала бы. Он не споткнулся,
– Как красиво, - пробормотал он, когда паром отчалил и начал своей недолгий путь к Цзинь Ша Цуй на другой стороне залива.
Это Гарретт сказал, не отрывая от нее глаз, но несмотря на нежность, звучавшую в ее голосе, Джулиана почему то так оробела, что принялась смотреть на открывавшийся пейзаж за бортом. Эта сцена, цепочка ночных городских огней со стороны залива Виктории, была ей знакома только по фотографиям. Теперь, своими глазами увидев все это великолепие, она могла только повторить его слова:
– Да, это красиво.
Гарретт улыбнулся, почувствовав ее робость, и стал ждать, глядя на ее изящный профиль, пока она повернется к нему. И когда Джулиана откликнулась на безмолвной призыв его сердца, он тихо повторил:
– Это так прекрасно.
* * *
Когда они добрались до вестибюля «Пининсулы», Джулиана позвонила Вивьен. Она сказала ей, что проводит вечер с американским летчиком, которого встретила на Пике, но в ее голосе, видимо, звучала такая радость, что все тревоги Вивьен сразу рассеялись. Вокруг Джулианы уже с пятнадцати лет вилось немало ухажеров, но она всегда подозрительно относилась к мужчинам и отвергала их притязания, погруженная только в свои проекты и мечты.
Но теперь благодаря этому американскому пилоту Джулиана не только отбросила осторожность, но и победила страх, который начал казаться Вивьен непреодолимым. И все же, чтобы еще раз успокоиться, она спросила:
– Так ты в «Пининсуле», Джулиана?
– Да. И она в самом деле так прекрасна, как ты мне рассказывала, - спокойно ответила Джулиана, вспоминая времена, когда в моменты полного штиля Вивьен предлагала ей съездить в «Пен», славящуюся своим чаем.
– Мы с Гарреттом собираемся поужинать, и…
Джулиана не знала, что сказать еще - она знала только, что не сможет по своей инициативе расстаться с ним.
– Ты с ним в безопасности, - сказала Вивьен, и это прозвучало не как вопрос, а скорее как утверждение, потому что радость, звучавшая в голосе Джулианы, уже послужила для нее ответом.
– Да.
– Тогда я спокойно за тебя.
«Гадди» был одним из наиболее фешенебельных ресторанов Гонконга. Его посещали коронованные персоны, президенты и знаменитые актеры, кинозвезды, богатые судовладельцы и могущественные китайские магнаты с их элегантными спутницами «тайтай».
У потолка сияли хрустальные парижские люстры, полы устилали доходящие до щиколотки пушистые тайпинские ковры, а неподалеку стояла бесценная ширма, сделанная в 1670 году, бывшая некогда украшением летней императорской резиденции в Пекине; на лучшем фарфоре подавались чудеса французской кухни.
Однако Джулиана и Гарретт, казалось, не замечали всей этой роскоши - они были погружены в чудо своей любви и не могли даже на миг оторвать глаз друг от друга. Оба чувствовали, насколько драгоценен каждый миг, проведенный вместе.