Ближе, бандерлоги!
Шрифт:
— Пойдемте, — сказала Беатрис.
И первой направилась по главной аллее. Ну да, так и есть — справа красовался на двух подпорках изрядно облезший фанерный транспарант, классика советских времен: два чертовски бравых пионера, один отдает салют, другой трубит в горн, справа над ними — большой пионерской значок (правда, изрядно попорченный то ли штыками, то ли ножами), слева — надпись в четыре коротких строки, с восклицательным знаком. Похоже на отрывок из стихотворения. Точно, бывший пионерский лагерь.
Вскоре Мазур расслышал впереди бодрую песню, громко исполнявшуюся не одним десятком глоток и весьма походившую на строевую — они, в общем, на любом языке звучат одинаково, точней, опознаются
Обширная площадка с хорошо сохранившейся трибункой и высоким флагштоком, на котором лениво колыхался триколор. Ну как же, ностальгически вспомнил Мазур, ежеутренние и ежевечерние линейки, или, говоря военным языком, общее построение, подъем на день и спуск на ночь флага и все такое прочее…
Маршировавший на площадке народ опять-таки ничуть не походил на пионеров, зато как две капли — на часового у ворот. Те же шинели и фуражки, те же эмблемы на рукавах, только карабины далеко не у всех, у многих обыкновенные охотничьи ружья. Примерно два взвода, сведенные в колонну, двое взводных на левом фланге. Посреди площадки — усатый субъект со стеком под мышкой, превосходивший всех прочих числом причиндалов на погонах. Судя по выправке, явно украшавший некогда своей персоной армию «советских оккупантов», и наверняка в офицерских погонах. По возрасту, скорее, отставник еще доперестроечных времен, а не из нынешних скороспелых, у которых, как у Спратиса, взыграли национальные чувства, — но в отличие от Спратиса, они слиняли в отставку законным образом. Увидев цивильных, он повернулся к своему воинству и отдал пару коротких приказов. Воинство встало — не так уж и слаженно, отметил Мазур. Люди самых разных возрастов, от почти сопляков до солидных дядек.
Командир подошел к ним, козырнул не в пример сноровистее, чем часовой у ворот, — точно, советский отставник из кадровых, выправка есть, этого у него не отнимешь…
Между ним и Беатрис произошел короткий, вполне дружелюбный разговор, после чего командир вновь козырнул, вернулся на прежнее место и рявкнул очередной приказ. Воинство вновь замаршировало, более-менее в ногу, хотя некоторые с ноги порой сбивались так, что сразу ясно: в армии отроду не служили.
— Задача у вас очень простая, Джонни, — сказала Беатрис. — Нужно два-три как можно более эффектных снимка. Так что сделайте десятка полтора, чтобы было из чего выбирать. Оставьте пленку на вторую фотосессию. Все понятно?
— Так точно, сэр, генерал! — браво ответил Мазур и расстегнул футляр фотоаппарата, Походил с места на место, выбирая точку для съемки получше. Начал неторопливо работать.
По чести признаться, он предпочел бы иметь вместо фотоаппарата пулемет и резануть длинной очередью, не экономя патроны, — это были самые натуральные враги, готовые стрелять и в него, в его подлинном виде, и во всех прочих «оккупантов».
Но эмоции, разумеется, следовало засунуть куда подальше…
Они уже практически не скрываются, думал Мазур, время от времени щелкая фотоаппаратом. Пригородный бывший пионерлагерь — никак не отдаленная лесная чащоба. Что же, Лаврик говорил: с точки зрения закона к ним не подкопаешься. Нет закона, запрещавшего бы носить «старорежимную» форму. Конечно, в доперестроечные времена, кто-то рискнувший появиться в ней на городских улицах, легонечко огреб бы неприятностей от соответствующих органов — но сейчас они расхаживают в форме и по столице, разве что без оружия. Что касаемо оружия — к этим опять-таки не подкопаешься: наверняка у каждого есть охотничий билет, прочие документы честь по чести выправлены. Правила переноски и перевозки охотничьего оружия они в таких случаях соблюдают скрупулезно. И нет закона, запрещавшего бы энному количеству охотников собраться вместе и учиться маршировке.
На базе Лаврик показывал Мазуру примечательный документик — сводку, согласно которой добровольцами в Департамент охраны края записалось по всей республике более тридцати тысяч человек. Правда, по сравнению с размещенными здесь воинскими частями — и теми, которые при нужде можно сюда быстро перебросить по воздуху и по суше, — все равно смотрится бледно. А главное, где эта орава возьмет настоящее оружие, да в таком количестве, чтобы хватило на всех? С карабинчиками и охотничьими ружьями на автоматы и бронетехнику не полезешь, в конце концов, они не дебилы и не самоубийцы.
Лаврик с искренним недоумением пожимал тогда плечами: «Честное слово, не пойму, на что они рассчитывают…»
В самом деле, на что? Напасть на армейские или флотские оружейные склады — кишка тонка.
Да и не могут не понимать, что при таком раскладе Москва, относящаяся ко всему происходящему здесь с непонятным благодушием, может и по заднице отшлепать. Благодушие благодушием, а сюда вдобавок к имеющимся силам перебрасывают и Псковскую воздушно-десантную.
«Запад нам поможет»? Нет, нереально. Несмотря на всеобщий дурдом и бардак, погранцы службу несут четко, в прежнем режиме. Смешно и думать, что зарубежным друзьям вроде «социолога» Питера удастся протащить через границу контрабандой серьезного оружия для тридцати тысяч рыл. Тут потребовалась бы парочка грузовозов среднего тоннажа — а им ни за что не просквозить незамеченными. Суша… По суше пришлось бы переправлять через Польшу, а уж поляки обязательно постарались бы этакое интересное мероприятие сорвать. Конечно, не из симпатий к Советскому Союзу, каковых у них, в общем, не имеется вовсе, — просто-напросто старые счеты и свои интересы. Когда-то в стародавние времена, до всех разделов Польши, эти земли пребывали под властью польской короны. Да и после Первой мировой поляки оттяпали себе немалый кусок вместе с нынешней столицей маленькой, но гордой республики. Только Сталин бандерлогам его и вернул — за что сегодня ни словом благодарности не удостоен, наоборот, немало на него вылито грязи…
На что же они надеются? Учитывая, что из этих тридцати тысяч обладателей «Листа добровольца» не сыщется и трети имеющих право на охотничье оружие. Остальным с кольями, что ли, в случае чего отважно на автоматы кидаться? Черт их маму поймет.
Он добросовестно извел половину пленки. Вторую потратил на съемку занятий по огневой подготовке — за крайними домами обнаружилось стрельбище, оборудованное понимающими людьми. Вот с огневой подготовкой у них обстояло гораздо лучше, чем со строевой — ну, понятно, как-никак большинство опытные охотники, ничего удивительного…
Когда пленка закончилась, он вернулся к Беатрис, вытянулся в струнку и отдал честь на американский манер (болтавший с девушкой командир посмотрел на него крайне неодобрительно, справедливо усмотрев насмешку над святым):
— Задание выполнено, сэр, генерал! Вся пленка израсходована.
— Вот и прекрасно, — с неподдельным облегчением сказала Беатрис. — Можно уезжать, — сделала гримаску. — А то у меня от этой пальбы уже уши заложило…
Распрощавшись с браво откозырявшим командиром, они направились к воротам.
— Я так понимаю, мне эти снимки нужно будет переправить своему агенту? — спросил Мазур.
— Ну разумеется. Как раз для респектабельных изданий, верно?
— Верно, — сказал Мазур. — Но заплатят мало…
— Не жадничайте, Джонни, — усмехнулась она. — Пит ведь вам говорил, что за эту съемку хорошую цену платит работодатель?
— Конечно, — сказал Мазур. — Я не жадничаю, просто констатирую факт. И должен сразу предупредить: трудновато будет пристроить. Очень уж неинтересный сюжет.