Ближнее море

Андреева Юлия Игоревна

Они познакомились после того, как канадка пришла в сознание и узрела «своего героя», что называется, воплоти. Видать, украинская диаспора, поведясь на хохляцкую фамилию Балабуха, приняла благородное решение о продвижении своего соотечественника. Для этой цели были собраны и переданы в издательство его рассказы. А уж откуда взялась легенда о маститом писателе с трагической судьбой, неясно до сих пор.

Попрощавшись с Андреем Балабухой, редактриса обещала выслать ему авторский экземпляр книги, что в скором времени и сделала. Но Балабухе был вручен лишь пустой конверт. Сама же книга была отправлена в спецхран, где о ней благополучно

позабыли.

– Когда настала перестройка, я попытался получить свой авторский экземпляр назад, – рассказывает Андрей Дмитриевич Балабуха, – но там только посмеялись.

Что, мол, будет еще государственный спецархив держать всякую ерунду. Выбросили давным-давно.

Вот так – фантастическая книга фантастическим образом и исчезла. Так что сам Балабуха ни разу в жизни не видел своего детища. Только упоминания о книге проскальзывали где-то в газетах. Да вот еще эта история осталась.

В каком краю – неведомо, в каком году – не сказано…

Как же классно на самом деле писать о людях давно ушедших эпох! Кто проверит, любил граф Тулузский сладкое вино или сухое? Факт, что не пиво. Оно бы там явно не прижилось, в царстве винограда-то. Но даже если бы… Ну не сам же граф Раймон явится спросить за недостоверность пересказанных событий. Совсем другое дело с персонажами этой книги. Мало того, что половина из них не может даже приблизительно сказать, когда произошло то или иное событие, датируя пересказанные истории с точностью плюс-минус десять лет, они еще и норовят все запутать так, что и Шерлок Холмс не сумел бы разобраться. А потом звонят с претензиями и уточнениями в любой час дня и ночи.

«Он жил на одной из Советских улиц, которые прежде назывались Рождественскими». Ладно, пока все как будто верно. «Выскочили из метро, прошли мимо гастронома, на месте которого в прежние времена стояла Греческая церковь». Стоп. Не гастронома, а БКЗ «Октябрьский». Поехали дальше. «О том, как эта изящная византийская церковь была разрушена, писал свидетель тех событий Иосиф Бродский:

Теперь так мало греков в Ленинграде,что мы сломали Греческую церковь,дабы построить на свободном местеконцертный зал. В такой архитектуреесть что-то безнадежное. А впрочем,концертный зал на тыщу с лишним местне так уж безнадежен: это – храм,и храм искусства. Кто же виноват,что мастерство вокальное даетсбор больший, чем знамена веры?(отрывок из стихотворения “Остановка в пустыне”)».

Ну вот же, как будто бы ясно написано. Концертный зал, а не гастроном. А то я, грешным делом уже усомнилась, а не было ли там двух Греческих церквей, одна во имя святого великомученика Димитрия Солунского, а вторая… А впрочем, не было в Питере второй Греческой. На Песках – там, где сейчас Советские улицы, находилась Греческая слобода. Там со времен Петра I селились греки и, как это было заведено в Санкт-Петербурге, проживали они своей общиной.

Путают мои авторы, сиречь персонажи, ой как путают. Словно шифруют события, перемножая их, складывая одно с другим, безжалостно вычитая, вымарывая неугодных знакомцев, разделяя, но не властвуя.

«Было это в 80—90-х годах» – жуткая по своей абсурдности фраза. Восьмидесятые – царство застоя, а девяностые – перестройка, бандиты, открытие границ, волна проповедников и непуганых иноземных бизнесменов, желающих спешно открыть свой бизнес в бывшем СССР.

«Проходил концерт, как его… не помню, какой группы. Где было? Ну, наверное, в ДК пищевиков, но может быть, и в «Красном Октябре», нет, точно в «Балтийском Доме». Да. Стопроцентно – в ДК «Маяк». Были я и еще два известнейших поэта. Один из Латвии, ты его не читала, а другого должна знать обязательно. Такой, с длинными, грязными патлами, в сером вязанном джемпере. Ну как его… он еще всегда бухим читал!» Вот и ищи неведомо в каком году и в каком здании грязного, нечесаного поэта в джемпере, привыкшего радовать публику будучи под мухой. Да под подобное описание разве лишь лысые не подходят. Трудно разговаривать с нашими людьми. Ох, трудно!

Лирическое наступление 6

– Чем ты так долго занимался в ванной?

– Рукоплесканием!

Помойка

– Я нашел классную помойку! – заявил с порога Коля Никитин, вваливаясь в квартиру Наталии Андреевой и волоча за собой мешок с «сокровищами».

«В то время были действительно великолепные помойки, на которых можно было найти по-настоящему красивые старинные вещи. Народ выбрасывал антикварную резную мебель, покупая взамен безвкусные полированные гарнитуры. А любители старины с раннего утра выслеживали помоечные «новинки», собирая себе «дворцовую мебель и утварь».

В тот день Коля принес, как он сам выразился, «настоящий хрусталь». На самом деле это были осколки каких-то подсвечников, ваз, бокалов. Каждую находку мыли и рассматривали, наблюдая за тем, как преломляется в гранях стекла свет. С каждой Коля мог возиться, точно это и вправду была величайшая драгоценность, артефакт, волшебная вещь, способная выручить его в трудную минуту жизни. Сидя на ковре в крошечной комнатке, Наталия и Коля вертели в руках диковинные предметы, узнавая в них волшебную палочку феи, осколок зеркала тролля или даже подвеску королевы Анны, одну из тех, за которыми д’Артаньяну пришлось мчаться в Англию к герцогу Бекингему.

Если предмет удавалось опознать, лицо Коли светилось детским счастьем, когда никто не мог объяснить происхождение осколка и разгадать сокрытую в нем волшебную силу, Никитин откладывал его в отдельный мешочек, намереваясь позже непременно разгадать загадку.

Одним пальцем

Свою первую книгу «Геморрой, или Мариночка, ты такая нежная» Марина Оргазмус писала от руки. Фрагмент за фрагментом постепенно складывалась эта странная, откровенная, в чем-то притягательная, а в чем-то и отталкивающая повесть. Уезжая двенадцать лет назад из России, Марина не владела компьютером. Осваивать его пришлось уже в Германии. Училась сразу же на немецкой клавиатуре. Зато когда пришла пора набирать рукопись на русском языке, начался натуральный «геморрой».

Расположение букв на русской и немецкой клавиатурах различается. Находишь одну букву, бьешь по ней и тут же ищешь другую. Помните, как в детском мультике: «Одну ягодку беру, на другую смотрю, третья мерещится». В общем, перепечатывала она рукопись с полгода буквально одним пальцем. А когда закончила, то с удивлением обнаружила, что палец этот средний.

Символично, не правда ли?

Лучшая помойка года!

В ноябре 2010 года «Живой Журнал» взорвался сообщениями еще об одной «классной» помоечке, находящейся по адресу: город Санкт-Петербург, улица Ленина, дом 34. Там под холодный осенний дождь была выставлена библиотека Вадима Сергеевича Шефнера, среди представленных на помойке раритетов можно было отыскать книги с автографами Даниила Гранина, Ольги Берггольц, Павла Шубина и других известных авторов.