Ближний берег Нила, или Воспитание чувств
Шрифт:
— Отчего же? Отличное имя.
— Совсем как та шибко правильная девушка, которая Обломова спасала. А я девушка не правильная и никаких Обломовых спасать не желаю.
— А что желаешь?
— Закурить желаю… Да ты что стоишь, кидайся рядом…
Они курили, болтали, жевали ее бутерброды с копченой колбасой. Нил глядел на нее и думал, что и здесь, в Житкове, оказывается, может быть совсем неплохо.
Даже хорошо.
— А мою маму тоже Ольгой Владимировной зовут, — неожиданно сказал он. — Ольга Баренцева, оперная певица.
— Не знаю. Мне вся эта опера по фигу. Я «Битлов» слушаю, рок всякий.
— Играешь? — Он подбородком показал на зачехленную гитару.
— Так, бренчу. А ты?
— Можно?
Он подтащил к себе гитару, расстегнул чехол. Гитара была плохонькая, кустарно переделанная из семиструнки. Он проверил звук, подкрутил колки.
— La-la-la-la-ld-la lovely Linda With a lovely flower in her hair… — это про тебя, между прочим.
— Про нее. Но закроешь глаза — никакой разницы… Как будто сам Поль поет.
— А откроешь — всего-навсего Нил.
— Не прибедняйся… Лучше еще сыграй, ты здорово умеешь.
— Учился, — скромно сказал Нил и ударил по струнам:
Let's all get up and dance to the song
That was the hit before your mother was born,
And though she was born a long-long time ago…
Your mother should know, a-ha,
— Your mother should know, — подхватила она.
Голос у нее был очень высокий, звонкий, красивый, но совсем не поставленный. И со слухом не все в порядке. Ну и что? Давно задолбало его правильное пение. Мелани, самая знаменитая хиповская певица, из четырех нот в три не попадает…
— Sing it again…
Когда он закончил, она быстренько наклонилась к нему и чмокнула в щеку.
— Нил, ты гений! Спиши мне аккорды. С появлением Линды тонус жизни в отряде изменился не только для Нила. Когда они спустились под столово-кухонный навес и Нил взгромоздил на плиту отрядный чайник, чтобы испить с Линдой растворимого кофе, тоже привезенного ею, рядом никого не было. Но стоило Нилу вновь взять гитару в руки, откуда ни возьмись явился Юра Стефанюк, уселся на другой край лавочки со скучающим видом.
— Something in the way she moves Attracts me like no other lover…
Линда подпевала, а Стефанюк в такт постукивал ногой о земляной пол. Когда же гитара смолкла, он неожиданно сказал:
— Это с битловского «Рубероида» вещица. Я этот диск у Толяна на Галере за пять-ноль брал.
— А я по три-ноль сдавала. Может, тот же самый. Ну Толян, гад, хорошо наварился.
— Толяна знаешь? — оживился Стефанюк.
— А кто ж его не знает? Он одной герле знакомой джины самопальные за «Леви-Страус» впарил. Она меня потом подписала ему претензию предъявить.
— Ну и?..
— По коктейлю в «Лукоморье» жахнули и разошлись довольные друг другом.
— А герла?
— А что герла? Товар берешь — глаза на месте держать надо… А как он весною на гринах чуть не попух, слыхал? Его комсомольцы с хорошей суммой в гостинице прихватили, в опорный пункт привели, так он там, пока спецы с Литейного ехали валютную статью оформлять, главного комсомольца на выпить расколол, сотенную бумажку долларов со стола тихонечко подобрал да под коньячок и схавал. Комитетчики приехали, а им предъявляют финскую монетку в пять марок и две бумажки по доллару. Смехота! Ну, сообразили, конечно, в чем дело, откоммуниздили Толяна от души, да и отпустили. А что делать?
— Так он сто зеленых съел, что ли? — переспросил Стефанюк. — Во дает! Я бы в жизни не смог бы!
— Потому-то ты и не Толян.
Нил из этого разговора понял лишь то, что Линду со Стефанюком объединяют некие тайные и небезопасные знания, покамест для него, Нила, закрытые. Нил почувствовал неприятный укол ревности. Когда Стефанюк удалился на минуточку, попросив их не расходиться, он, сколь можно небрежно, заметил:
— Интересный парень…
К его несказанному облегчению Линда только брезгливо поморщила свой аристократический носик.
— Фарцло дешевое! К тому же — голубой.
— В каком смысле голубой?
— В таком смысле, что педик. Он к тебе, часом, не клеился?
— Ко мне?! — Нил никак не мог переварить услышанное. — Да нет, мы с ним за все это время и парой слов не перекинулись. Он все с нашим Абзалиловым под ручку ходит.
— А я что говорю — классическая голубая парочка!
Стефанюк вернулся с гитарой, и не с такой доской, как у Линды, а с новенькой, фирменной, блестящей серебристым лаком. И где только прятал все эти дни?
— Сбацайте дуэтом что-нибудь, — попросил он, протягивая гитару Нилу.
Нил кивнул и взял несколько первых нот «Paint It Black».
— Хочу я дверь твою покрасить в черный цвет, — узнав, пропела Линда.
Он показал ей основные аккорды, они попробовали сыграть вместе, остановились, немного подстроили гитары друг к другу, начали снова. Слов Нил не знал, поэтому просто мурлыкал, слегка подражая пианоле с вибратором.
— А я из «Роллингов» еще «Леди Джейн» могу! — похвасталась она, когда музыка смолкла.
Нил тут же взял первые ноты партии соло.
— My sweet lady Jane, — зажурчала она своим не правильным, но таким очаровательным голоском.
Стефанюк разлил по трем кружкам кипяток, сыпанул из банки коричневого порошку…
Постепенно под навес стал стягиваться народ. Спустилась из своей щели Нина, потирая сонные глазки. Сидели, слушали, кто-то пытался подпевать. Постепенно перешли на более знакомый публике отечественный репертуар, и вдруг оказалось, что у Нины неплохой альт, а одна совсем невзрачная крыска сочиняет собственные песни, притом вполне симпатичные — если, конечно, отбросить школярскую наивность текстов: