Ближний берег Нила, или Воспитание чувств
Шрифт:
— Фамилия? — сурово спросила женщина, положив студенческий рядом с толстым вахтенным журналом.
— Но там же написано. — Нил показал на билет.
— Мало ли что там написано! Фамилия?
— Баренцев.
— Имя-отчество?
— Нил Романович.
— Правильно… Номер?
— Какой номер? Билета? Я наизусть не помню…
— Номер комнаты, к кому идете, — пролаяла женщина, теряя терпение от такого непроходимого идиотизма.
— Триста сорок три, Кизяков Станислав, — громко подсказала Линда.
Женщина даже не посмотрела в ее сторону, записала что-то в журнале, а Нилов
— Проходите, — неприязненно сказала она. — Как пятница, так все к этому Кизякову и шляются. Медом там, что ли, намазано?.. В двадцать три тридцать общежитие закрывается. Если кто из посторонних не вышел — документ конфискуется и передается в деканат.
— Понял, — грустно сказал Нил.
Женщина, не обращая более на него ни малейшего внимания, уже собачилась со следующим визитером.
— Давай скорей, я лифт держу! — крикнула Линда, и он нырнул вслед за ней в фанерный ящик, рассчитанный, судя по всему, человек на десять.
Когда Линда, не постучавшись, толкнула дверь и вошла в триста сорок третью, ведя на буксире Нила, ему показалось, что что-то внезапно случилось со зрением — в комнате стоял такой густой дым, что ничего нельзя было разглядеть. К тому же у него моментально защипало в глазах.
Когда он чуть-чуть проморгался, то увидел, что в небольшой комнате стоят, сидят и лежат человек двадцать-двадцать пять, при этом еще умудряясь кучковаться примерно по пятеро-шестеро. Одна такая кучка группировалась вокруг стола, уставленного пустыми стаканами и тарелками, полными окурков. Еще три группы разместились на каждой из кроватей. Сидели, тесно прижавшись друг к другу, смолили. На кровати слева молчали, на кровати справа тихо о чем-то переговаривались, на дальней, у окошка, пели про желтую подводную лодку, очень недружно, отвратительными голосами. На подоконнике весьма бесстыдно целовалась парочка. Разговаривали тихо, пели тоже не очень громко, но когда в деле участвует столько глоток одновременно, эффект получается основательный. У Нила даже уши заложило. Линда взяла его за руку и повела, лавируя между гостями.
Некоторые узнавали ее, махали лениво рукой или говорили:
— Хай, Линда! Пивка не принесла?
— И тебе хай! В другой раз…
— Хай, Линда, а я два текста с «Раббер Соул» снял.
— «Револьвер» тебе в руки…
— Линда, лапушка, у тебя, говорят, полный «Хайр» есть.
— Пусть говорят…
«А она знает себе цену, — с удовлетворением думал Нил. — Жалко, что я тогда, в колхозе, так облажался. Может, что-нибудь получится здесь, может, поезд еще не ушел…»
Нил никого из этих людей не знал, хотя двоих-троих вроде бы видел на факультете. А вот его кое-кто определенно знал:
— Хай, Баренцев!
Ему улыбалась сидящая у стенки девчонка, маленькая, курносая, раскрашенная не хуже ирокеза.
— Приве-ет, — растерянно протянул он. Это создание в узких «вареных» джинсах, чрезмерно обтягивающих толстенькие ножки, было ему совершенно незнакомо.
— Не узнал? Я же Линда. Он изумленно моргнул, придержал за руку настоящую Линду.
— Так вот же Линда…
Девушки оглядели друг друга без особого тепла и одновременно процедили сквозь
— Хай, Линда.
— Пойдем, — шепнула Линда-первая и потащила его дальше.
— Слушай, а эта самозванка тоже Линда. Почему? — тихо спросил он, когда они удалились на два шага.
— А потому что у нас в «Пенни-Лейн» нет никакого порядка. Два Поля — Князев и Рейман, два Джорджа, целых три Йоки. Один чувак вздумал даже Джоном заявиться, только уж этого наш Джон не стерпел и объявил его Питом Бестом. Бардак! Хоть бы по старшинству определяли, что ли. Я вот уже четвертый год Линда, а эта писюшка только весной себе такое имя взяла, потому что ей, видите ли, Поль Маккартни пласт подарил, с автографом…
— Который Поль Маккартни? Князев или Рейман?
— Нет, ты не понял. Настоящий Поль Маккартни, битловский.
— Ничего себе! А как так получилось?
— А папаша у нее дипломат или что-то в этом роде. Она пять лет в Югославии жила, сюда только поступать приехала, на сербохорватское. Там, значит, и адрес его раздобыла, и письмо написала, как она, простая советская девочка, аж с самого детства в него влюбленная, в кумира своего. А через месяц из Лондона бандероль…
— Неужели в самом деле Маккартни?..
— Очень сомневаюсь. Она, конечно, этот диск всем показывала, хвасталась. Но я так думаю, подпись подделала… Йоко, эй, Йоко!
Линда бесцеремонно принялась расцеплять целующуюся на подоконнике парочку.
— Лариска, да оторвись ты, завязывай лизаться! Девушка на подоконнике отстранила пылкого партнера и выпрямилась во весь свой немаленький рост. Лицо ее пылало праведным гневом.
— Какого члена!.. — начала она, но, увидев, кто стоит перед ней, резко сменила тон:
— Ой, Линдоч-ка, хай! Тебя Джонни спрашивал.
Быстренько оглядевшись, Линда наклонилась и прошептала на ухо Йоко-Лариске:
— Он у нас?
— Да, и Ринго с ним. Постучи три-два-три, он откроет.
— Ясно, — Линда переключилась на нормальную громкость. — Вот, знакомься, это Нил Баренцев.
— Йоко! — Лариска выставила руку с опущенной ладошкой. — Я слышала тебя на дискотеке. Су-пер! У тебя непременно должно быть клубное имя, только я все забываю, кто битлам на фоно подыгрывал — Джордж Мартин, Фил Спектор… Джордж у нас уже есть… Вот, будешь Филом, годится? Фил — Нил, почти то же самое.
— У нас кота Филом звали, — сказал Нил. — Можно я лучше Нилом останусь? Как Кэссиди.
— А это еще кто?
— Это… — Нил многое мог бы порассказать о Кэссиди, про которого узнал из книги, подаренной ему одним американцем, приезжавшим к матери в театр. Книга была о самых знаменитых американских битниках — Керуаке, Бэрроузе, Гинзберге, Кене Кизи. Всю книгу Нил, понятно, не прочитал, но главу о Кэссиди кое-как осилил. Потому что непутевого доктора всяческих наук, признанного последним истинным героем Америки и выведенного в «Полете над гнездом кукушки» под именем Мак-Мэрфи, звали так же, как Баренцева, Нилом. Тезка красиво жил и красиво умер — у полотна железной дороги посреди мексиканской пустыни, в наркотической горячке пересчитывая шпалы до Мексико-сити… Нил поглядел в не обремененное интеллектом и не обезображенное красотой лицо Йоко и сказал: