Близость как способ полюбить себя и жизнь. The secret garden
Шрифт:
Вы то, может, и проживёте жизнь как Ленин, а моя дочь пойдёт другим путём».
Я тогда училась в первом классе, впереди было ещё три года мучений с этой учительницей, которая при каждом удобном случае старалась припомнить мне конфликт со стихотворением, но в такой непримиримой борьбе закаляется характер, школа – маленькая модель будущего мира, поэтому родители не стали переводить меня в другой класс. В октябрята и пионеры мы с сестрой не вступали, мама придумала завязать нам на шею синие бантики.
Мой отец всегда был сильным, смелым человеком, не поддающимся стадному чувству. Он считал, что детский сад, школа программируют ребёнка мыслить шаблонами, лишая возможности
В детский сад мы не ходили, наш детский сад был буквальным – волшебным, секретным, скрытым от посторонних глаз. Главным воспитателем в нашем саду стал отец.
Папа день за днём открывал для нас мир. Придумывал самые невероятные игры, обклеивал цветочными обоями обувные коробки, делая кукольные домики, мастерил поезда из катушек от ниток, строил качели, дома на деревьях, мы вместе сажали, пололи, собирали урожай. Зимой папа выкапывал во дворе систему ледяных тоннелей, мастерил снежную беседку с ледяными скамейками внутри.
Я помню, что зимой отец всюду возил меня на санках – особенно любила возвращаться на санках из гостей поздно вечером, когда темно. Папа рассказывал по дороге истории из своей жизни, исторические факты, а дома читал нам с сестрой Гоголя, Чехова, Жития святых. Он часто брал нас с сестрой в поход, мы исследовали леса, искали полезные травы, изучали природу. Когда мне было восемь, мы с папой и сестрой полетели в ГДР, папин родной брат жил там. Больше всего запомнилось мягкое сиденье унитаза в дядиной квартире, отвратительный вкус готовых блюд из кулинарии (тётя-немка не готовила еду дома), мягкое мороженое в вафельных стаканчиках и пухлые сардельки со сладкой горчицей, лопающиеся на зубах, брызжущие соком.
Папа был щедрым человеком. В то время он работал директором Фонда культуры, собирал живопись русских художников середины века. К нему пришёл приятель и обратил внимание на большую картину, занимавшую полстены, – восхищался целый вечер. На прощанье папа снял со стены картину и вручил её гостю. Такой он человек.
В молодости отец работал в группе «Интеграл» с Бари Алибасовым – играл на клавишах. Параллельно фарцевал – выменивал иностранцам предметы старины на виниловые пластинки. Однажды ему в руки попало Евангелие – когда отец Его дочитал, то бросил все, что было в его жизни раньше, пошёл в церковь и попросил взять его на работу «кем угодно». Вот уже 40 лет он работает в церкви, пишет церковную музыку, по его нотам поёт весь православный мир – в Америке, Англии, Европе и, конечно, в России.
«НЕ МОГУ! НЕ СТАНУ ЖИТЬ КАК ЛЕНИН! – ЗАХЛЁБЫВАЯСЬ СЛЕЗАМИ, КРИЧАЛА Я. – ОН… ОН ЦАРЯ И ДЕТЕЙ ЕГО УБИЛ! И ПРАДЕДУШКУ МОЕГО РАССТРЕЛЯЛИ ПО ЕГО ПРИКАЗУ! КАК ЖЕ ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ?!»
САМЫЙ ГЛАВНЫЙ КЛЮЧ К СЕРДЦУ РЕБЕНКА – В ПРИНЯТИИ ЛЮБЫХ ДЕТСКИХ ФАНТАЗИЙ, В НЕПОДДЕЛЬНОМ ИНТЕРЕСЕ К ЕГО ЖИЗНИ, В ИСКРЕННЕЙ ДРУЖБЕ С НИМ.
Мне повезло вырасти в церкви, там мне встречались только хорошие люди – такие же светлые, чистые, честные, как мой отец.
Все-таки пример достойной жизни родителей очень важен. Теперь, спустя много лет, сама став мамой семь раз, я уверена, что самый главный ключ к сердцу ребенка – в принятии любых детских фантазий, в неподдельном интересе к его жизни, в искренней дружбе с ним.
Влюбляйте в себя детей, очаровывайте их своими талантами, суперспособностями, поступками, идеями – все, что взрослым кажется ерундой, может оказаться крайне важным для человека, познающего мир маленькими шагами. Будьте им другом, становитесь авторитетом, опорой, предметом гордости. Детям нужны герои.
О мечтах
Когда мне было семь, я мечтала о братике. Представляла себе, как мы бежим с ним по саду, я догоняю его, а он хохочет, прячась за кустами крыжовника, – маленький, ловкий, как обезьянка, в светлой клетчатой рубашонке с короткими рукавами, в коротких штанишках и коричневых кожаных сандалиях с круглыми носами, надетыми на длинные белые носки, спущенные гармошкой. Мне казалось, я непременно запнусь и упаду, преследуя его, – замру, забыв про боль, разглядывая сухую потрескавшуюся землю, торопливых муравьев, тащащих травинки, белые пёрышки в чёрную крапинку, сброшенные курами. Задумаюсь ненадолго, лёжа на животе, подперев голову руками, посмотрю в ту сторону, где прячется братик, и почувствую, что вот теперь у меня есть все, о чем только можно мечтать. Он, разумеется, выбежит из своего укрытия, испугавшись, примется меня жалеть, а я обниму его крепко и скажу очень серьёзным голосом, что мне ни капельки не больно, потому что я старшая. Моя мечта была так тщательно спланирована и так детально обрисована, что однажды сбылась совершенно буквально.
Помню, как мечтала и представляла своего будущего мужа, лёжа в снегу, глядя на звёзды, – почему-то мне казалось, что в этот момент он делает то же самое, что и я, – так же лежит, представляя себе девочку с длинной русой косой и зелёными глазами.
Я мечтала о собственном саде, в котором будет множество розовых кустов, а ещё непременно сирень, жасмин, лавочка с облупившейся белой краской под старой яблоней. Как буду приходить в сад на рассвете, когда все ещё спят, – в воздухе полупрозрачная дымка тумана, утренняя прохлада раскрывает аромат цветов и трав, густо покрытых росой, мой сад каждый раз выглядит по-новому, заставляет остановиться, задержать, запомнить мгновение, растворившись во времени.
О детских страхах и родительских ссорах
Папа всегда был глубоко верующим человеком и, очевидно, рассчитывал, что то, что он вложил в нас в детстве, должно прорасти немедленно, но мы с сестрой, вместо посещения длинных церковных служб, начали интересоваться обычными подростковыми радостями – современной музыкой, танцами, американскими кинофильмами, косметикой и модной одеждой, – все это шло вразрез с папиными представлениями о целомудренном девичьем поведении, и наши отношения разладились. Я глубоко переживала такие изменения – ухудшились показатели в учебе, в поведении. Мне очень хотелось болеть, потому что это была единственная ситуация, в которой папа смягчался по отношению ко мне. Помню, как лежала с температурой в своей комнате и ждала, когда хлопнет входная дверь – папа вернётся с работы, моя комната была смежной с прихожей, жалобно скулила из-под одеяла: «Паааапа! Пааа! Я заболела». Папа заглядывал в комнату, становился очень серьезным, узнавал детали, шёл в магазин за апельсинами и анисовой микстурой от кашля.
МАЛЕЙШЕЕ ДВИЖЕНИЕ ДУШИ, ДОБРЫЕ МЫСЛИ, НАМЕРЕНИЯ, ХОТЬ И НЕ ОСЯЗАЕМЫ ДЛЯ ОСТАЛЬНЫХ, ВСЕ РАВНО ИДУТ В ЗАЧЁТ, ДАЖЕ КОГДА НАМ КАЖЕТСЯ, ЧТО НЕТ ВОЗМОЖНОСТИ ПОМОГАТЬ И ДЕЛАТЬ ЭТОТ МИР ЛУЧШЕ.
Однажды он не вернулся домой. Мне было лет девять, у родителей была машина, «шестерка» «Жигули», папа ездил по издательским делам в Москву – управлялся за один день и вечером возвращался. В тот вечер он не вернулся. Мама ходила по дому в слезах, не находя себе места, – домашнего телефона у нас не было, а на улице зима, страшный мороз. Я спряталась за занавеской на подоконнике и, обняв колени руками, до утра не сомкнула глаз. Меня сковал леденящий ужас от того, что с ним могло что-то случиться. К тому времени у нас было много противоречий, но моя любовь к нему была ещё крепче, я не смела даже подумать о нем плохо. Папа оставался для меня Космосом, недосягаемым, великим идеалом.